В комнате столкнулись два воздушных потока. Один ворвался в помещение через открывающуюся дверь. Холодом пронесся над скрипучим паркетом. Его противник всполохами вылетал из камина. Ринулся защищать облюбованную территорию. Оказавшись между ними, девушка ощущала, как воздушные массы сталкиваются, смешиваются и оседают на коже мурашками. Мария посетило странное чувство, будто она перенеслась в запоздало сбывшуюся мечту. Наивное желание из прошлой жизни.. Когда-то Ри в тайне надеялась, что монстр захочет разделить с ней тихий вечер у горящего очага. Сделает это не потому, что накосячил, оставив ее на морозе без ключей или причинил боли сверх меры… из-за этого не мог использовать женское тело по прямому назначению..  Когда-то она хотела хоть немного ласки и любви.. Хотела внимания за которое не придется расплачиваться  синяками и укусами на теле. Девушка готова была принять тьму. Разделить опасные игры со зверем.. но хотела сохранить крупицу тепла и нежности. Слишком много хотела. Слишком поздно поняла, что зверь не умеет делится и не идет на компромисс. Давно это было… Мечта утратила актуальность..  На ладошке лежали засохшие крохи от желанного пирога. Бетанкур боялась порадоваться внезапно свалившейся малости. Небеса могут выставить солидный счет за подаренную малость. Давно не случалось хороших дней. Страшно проснуться от пинка и обнаружить себя в нью-йоркской подворотне или на очередном этапе экспериментального лечения, с отпутывающими голову электродами и датчиками. Не понятно, что хуже… Ирландка не хотела возвращаться в цепкие лапы профессора. Бен не дал ей надежды на избавления от лечебных пыток. Стоп! Об этом она подумает завтра.. когда мигрень вернется и скосить ее наповал. Впереди целый месяц отдыха.
Они вдвоем вдали от шума большого города. Заперлись в маленьком домике. Окружили себя природой. Знакомый сюжет.. а нет.. все совсем иначе. Небольшому лирическому отступлению не стать завязкой для новой главы. Увесистое пресс-папье прошлого придавило книгу жизни, не давая перелистнуть страницу. Кровавые кляксы и раскрывшиеся чернила, смоченные дождями слез – все осталось от Марии. Она осталась где-то под зачеркивающими линиями, проведенной безжалостной рукой зверя в человеческом обличии.  Где потерялся сам монстр? Этого  не знал никто. В разбитом  сердце теплилась надежда, что кровожадное чудовище больше не вернется. Очередная несбыточная места.. Иначе мечтать Мария никогда не умела…
читать продолжение: «L'ete indien»

Знаю, что ты не ждала этого. Вот тепепь не только я считаю, что твои посты самые лучше, об этом будут знать все! Уже не помню в который раз я тут пишу об этом и еще раз повторюсь, что обожаю твои посты, жду с огромным нетерпением. Я уже и не представляю, как бы мне жилось без тебя и нашей игры. На этой неделе твой пост самый лучший и это действительно заслуженно! Что бы ты и не говорила мне, но каждый твой пост шикарен и особенный для меня! И так, правда, будет всегда. Поздравляю тебя с лучшим постом. Хоть я и не могу выделить лишь один твой пост, для меня каждый твой пост лучший, самый вдохновляющий и самый любимый! Пиши еще, пиши для меня всегда. Сколько лет мы уже играем, но желание остановиться у меня никогда не возникало. Наверное, это уже как наркотик или болезнь играть, играть и играть с тобой и никогда не переставать. Пусть порой у нас не так много свободного времени, но меня не перестает радовать, что вредя для игры всегда найдется. Бен и Мария уже часть нас с тобой, а впереди их ждет еще много разных историй и поворотов судьбы. Люблю тебя сильно-сильно! И поздравляю еще раз!   
(с) Бенджамин

Киллиан

Джастин

Рита Мэй

Дарья

Финн

Бенджамин

Когда вилка, скользнув вдоль золотистой почти хрустящей корочки, проникла под мягкую податливость рыбного филе, насквозь матового, в воздухе долгожданно воскресли давным-давно позабытые морские призраки, отдающие водорослями и лимонной солью. Стремительно ширились, росли, заполняя пространство кухни, обволакивая извивы предметов, и наконец так подкрадывались к самому горлу, что перехватывало дыхание. Зеленый соус из петрушки да тушеные томаты черри затаились и замерли, чтобы ненароком не вспугнуть, не смутить мерлузу, обычно аморфную и пресную, однако теперь в руках настоящего мастера обращенную в нечто неприлично вкусное. Остывшая, водянистая жижа или комковая каша из старого картофеля – часто подающиеся в претенциозных ресторанах – не могли сравниться с тем нежным домашним пюре, сокрытым на самом дне тарелки; как истинный гарнир терпеливо отошло на второй план, хотя по всем вкусовым качествам могло стать единственным рабовладельцем желудка и гвоздем программы. Никаких дешевых эффектов или отвлечение внимания от несвежести ингредиентов блюда. Паула говорила долго, рассказывая о каждом кусочке пищи, сопровождала восклицания жестами, смеялась и заставляла смеяться остальных. Ее супругу, наконец, удалось вставить пару слов, и глава семейства произнес, насколько мог душевно, что благодарит за добрые слова и рад угодить гостю. 
«would you?..» Дуглас

… А еще мне хочется опустить руки.
Порой даже мне не хватает сил бороться с ним. С этим упрямым, упертым, твердолобым… Хочется опустить руки и сказать «ну его… пусть делает, что хочет, пусть катится…» Хочу и не могу, и продолжаю бодаться с Джастином лбами, превозмогая усталость, крепче давя на внутренний стопор, не даю воли малодушным желаниям, прекрасно понимая, что если отпущу узды этой упряжки, она сиганет в пропасть.
И все же иногда усталость побеждает. Сейчас я слишком запутался в нас, в наших дурацких отношениях, устоявшееся течение которых мы сами же разрушили. Но если ему от этого легче, то пусть виноватым буду я. Сам виноват: женщину привел, трубку не брал, слишком расслабился, забыв о том, что Джастин любит являться без предупреждения, будто сама нелегкая его в спину толкает, стараясь, чтобы он успел к самому сочному моменту, пусть даже тот и не был предназначен для его глаз. И вот я злюсь на него, а попутно и на себя, пытаясь ухватиться за то, что в данным момент времени менее существенно и хоть как-то оттянет неизбежные разборки.
На миг я все же выпускаю его из своих медвежьих объятий и ему удается ускользнуть. В пору самому взвыть от безысходности, но я сцепляю зубы, брызгаю в лицо холодной кодой и отираюсь рукой.
«Denial» Донован

Спустя пару недель, даже для самой Медеи, то, что произошло с ней в канун Рождества, подернулось дымкой забвения. Череда бесконечных будней, в которые она окунулась с головой даже не задержав дыхания, почти сразу стерли горький привкус свободы с языка, перенеся обрывки воспоминаний в параллельную реальность. То, что произошло буквально пару дней назад, казалось, что было частью ее многолетнего прошлого, да и вообще не с ней, ведь разве она была на такое способна? Напоминанием служило лишь отражение в зеркале, спустя какое-то время вернувшееся к своей природной бледности, заменяя след от удара, следами усталости и углубленными тенями в области глаз. А еще ее квартира, разгромленная, будто в ней провела выходные не пара молодых людей, а как минимум орда пьянствующей молодежи. Но в порядок, пусть и не сразу, была приведена и эта часть ее жизни, пользуясь теми редкими часами между сменами, что не были заняты беспокойным сном. Она убрала комнаты, сдала испорченные вещи в чистку, убирая уже отутюженные мужские шмотки, наверное, никогда прежде не выглядевшие так хорошо, в безымянную коробку, что вновь была заперта на прежнем месте. Туда же она убрала и забытый у нее ворованный ноут, так и не придумав, что с ним делать, но в то же время не рискнув отнести его в полицию или вернуть хозяевам, дабы просто не отвечать на бесконечные вопросы, наполненные подозрительной жестокостью, откуда у нее эта вещь.
«Трезвости нет оправданий!» Медея

Оказавшись в личном пространстве малознакомого мне человека, я чувствую скованность, хоть и стараюсь ее побороть. Мне нужно было тепло. Мне нужны были объятия. Обмен человеческого тепла. Знак того, что человек тебе друг. Но может ли быть человек другом, когда вы знакомы всего несколько часов? Это было слишком не похоже на меня. И в то же время в этом была я. Не могла находиться одна и когда этот человек мне показал некую человечность в отношение меня, слишком быстро приняла его. Хотя и не сказать, что открылась перед ним. Пустить в свою жизнь не легче, но все же проще, при этом не открываясь ему до конца. Ты ищешь огонь жизни и когда тебе позволяется погреться вокруг него, ты бежишь широко расправив руки. Эти полгода и даже больше были похожи на непроглядную ночь, в которую впрочем сама же себя и загнала. И вот Джастин. Его лицо так близко и могу ощущать его тело, сердцебиение. И понимаю, что совершила ошибку. Хотя и не подаю вида. Он не готов был к тому, чтобы прорывались в его личное пространство. Он не рад моим объятиям, хотя и довольно невинных. Ему это было не нужно. Только мне.
Оказавшись на свое стуле. На своем месте. Заметила его расслабленную позу и лишь удостоверилась, что причинила человеку дискомфорт. Мда, не красиво получилось. Но знаете, что? Я не сделала в данном конкретном случае ничего плохого. И мне это было нужно. Захотела и сделала. Поэтому легко переключаюсь на другое.
«Ну, что повеселилась?!» Анастасия

- Эй принцесса, пойдем покажу тебе свои владения, – Кларк в очередной раз назвал меня принцессой, и, я тотчас же ущипнул его за бок, дав понять, что мне это прозвище совсем не нравится. Тем не менее, я был очень рад тому факту, что он не позабыл обо мне и решил провести для меня небольшую экскурсию. В «стойлах» ожидало своего часа множество железных коней, которых к заезду готовили заботливые хозяева. Продвигаясь между рядами машин, я то и дело спрашивал Тайрона о очередном понравившемся мне авто. Сам я в машинах смыслил немного, поэтому Кларк ограничивался краткой характеристикой машины, включавшие марку, максимальную скорость, а, иногда и количество побед в гонках, которые принесла данная малышка. Периодически тщеславный бразилец рассказывал мне и о том, что и в какой из машин он починил, на что водители спорткаров благодарили его, расхваливая его, как лучшего мастера. И, судя по всему, это не было преувеличением – Кларк, и в самом деле был хорош, учитывая, как часто и как долго он пропадал на работе, не говоря уже о том с каким маниакальным упорством он постоянно занимался своим собственным железным конем. Практически каждый автомобиль был отражением не только материального достатка владельца, но и его характера. Тайрон знакомил меня с каждым водителем, а те в свою очередь, рассказывали мне о своих «питомцах». Одним из моих новых знакомых стал русский парень – Юрий, который поспешил рассказать о том, как он выиграл свой новехонький Subaru.
«riders on the storm.» Сэмюел

Начало. Вчерашние собутыльники превращались в Последователей. Проповедников. Преследователей. И этот тройной п доставлял Джонсу больше неприятностей, чем пп лосинам толстой задницы, обещавшей с завтрашнего дня сесть на диету, а от того наворачивающей сегодня булки.
Отчего-то разоблачителей обоих категорий было больше среди русских, очевидно СССР привил им склонность к изобличению загнивающего запада. Тай не любил признавать, что чемпионом по поглощению горячительных напитков был не он. В стране, где кучу раз отмечали новый год, Джонс был бы любителем, но никак не профессионалом.
Юрий был из преследователей, и находил Тайлера со стойкостью знойной красотки, льнувшей к кошельку лысого папика. Желал встречи на родине Ремарка, пусть Джонс поначалу и робко возражал, что он путает того с Хемингуэем - одним из пяти писателей вообще известных Юрию. Тай говорил о полном цейтноте, Юрик о горящих чреслах. Русские не сдаются - это Джонс в очередной раз усвоил, соглашаясь на встречу с жемчужиной коллекции Юрия - Кэйтлин. У Тая было стопроцентное алиби - он ничего не смыслил в предмете предстоящего разговора, у Юрика золотая цепь, распальцовка и еврейские глаза бабушки по маминой линии. Джонс заведомо проиграл. 
Кэйтлин, в простонародье Катька, открестившаяся от него как только в первый раз нюхнула лухари жизни на задворках Рублевки с разведенными ногами, упирающимися в потолок старенького порше, теперь считалась светской львицей.
«"Hope is a bitch: Tyler's edition"» Тайлер

close my eyes

Лучшая игра недели

Это уже было. Когда-то.
Она стояла перед ним, как когда-то, смотрела прямо, безотрывно, пыталась разгадать его настоящее имя, его суть и истинный образ. И пока ручные демоны вальсировали, кружевом из тумана окутывали Риту, он не узнает её, нет, не узнает. Не услышит её дыхания и шороха юбок, не вспомнит ни взгляда, ни улыбок, ни капли крови. Он помнит лишь ярко-красные ягоды, время сберегло его память. Но время не пожалело его душу.
Он не узнает её, нет, не узнает. Демоны хохочут и прячут её от его пристальных глаз, посеревших, выцветших от времени и ожидания. Он ждал её вечность или даже дольше. Он жаждет ответов на свои вопросы, он ждёт их, чтобы задать новые. Вопросительные знаки, что он готов выжечь на её теле, прожгут плоть насквозь, отпечатаются на душе болезненными шрамами, запомнятся страхом перед болью, запомнятся болью и тоской по тем временам, когда они не могли быть вместе, по временам, когда они не были знакомы, а вселенная ещё не познала, что такое жизнь.
Рита неловко присела на вежливо отодвинутый стул, отблагодарила мужчину кивком головы, чувствуя, как в одно мгновение опустившиеся вниз демоны начали с интересом разглядывать визави. Они с лёгкостью скользнули в его вены, потемневшие от вечности ожидания, проверяли тонкую, будто пергамент, кожу на прочность. Они разрывали его вновь и вновь, пытаясь добраться до истины, найти сердце, но не находили. Оттого смех становился всё громче и громче, шёпот становился всё оглушительнее и оглушительнее.
Они узнали в  нём не себе подобного. Они узнали в нём своего Господина.
Ещё будет, ради чего жить.
Ещё будет, ради кого умирать.
Возможно, всё наоборот, и в этих голубых глазах прячется не серое небо, не старый знакомый, а просто человек, которому болело или болит.
Рита

Только стучать нету смысла – никто не откроет – некому открывать: гроздья рябины полыхают ярко, не справились, не уберегли, не отвратили дурной глаз. Это в сказках – герой, а на деле – дракон, прежде семь шкур сойдет, о шкуры те семь топоров иступятся, а все не человек – зверь. Что же ты боишься, милая? Вышла за порог – порог не черта – за чертой ничерта –  ангел и черт за спиной прячутся, шепчут в уши, слушай, милая, слушай – не ровен час – пригодиться.  Подала страннику чашку с водицей – считается. Перевела бабушку через дорогу – считается. Влюбилась без памяти – считается. А что камень на сердце – легче разбить, чем переплавить в кольцо – так не беда, посчитаем и это. Придет черед, черт свое возьмет, обручальным колечком обовьется пальчик –  под сердцем спит мальчик –  дракон обернется принцем – милая, ну чего ж ты боишься? – поздно молиться. Каждый твой шаг – считается.
Демоны хохотали, ластились к моим рукам, точно домашние псы, соскучившиеся по хозяину за долгие века разлуки. Я улыбался, трепал рассеянно и растерянно их макушки – слюна капала на ладони, прожигая в них дыры. А в дырах тех плескались небо и звезды. Я видел то, что уже случилось – прекрасная Роза, очнувшаяся ото сна, выходила за периметр замка, таяли башни, кричали птицы, умирал Кардинал, раздавленный горем и камнем. Его душа падала вниз, все ниже и ниже, до самого конца, и там, на дне, терзаемая скорбью, она обретала плоть. Нет дьявола хуже, чем бывший любовник. А Роза, не ведая ни о чем, и не печалясь ничем, летела на крыльях – странствующий герой пробудил ее своим песнопением, суля свободу и счастье. И было им невдомек, что не вечны свобода и счастье. Дни сменялись неделями, недели перетекали в года – увяла ее красота. Герой вновь отправился в путь, а Роза, окруженная выводком из десяти крикливых детишек, осталась одна.
Киллиан

Running out from the sun

Из звуков в этой кухне – лишь звон столовых приборов и чья-то жизнь, отголоски которой влетают в приоткрытое окно вместе с каплями приторной мороси. Лицо Гленна скрывает приподнятая крышка ноутбука, но Дарья всё равно не испытывает желания разглядывать мужа; утром они крепко повздорили, остались каждый при своем мнении, и предпочли оставить выяснения до лучших времен.
Дарья пьет черный с бергамотом, в чашке Гленна остывает нетронутый зеленый; на большом овальном блюде прозябают три последних блина, скудно облитые вишневым джемом. У входной двери стоит большая сумка, в которой аккуратно упакованы вещи супругов и гигиенические принадлежности. Циферблат электронных часов отсвечивает четверть второго.
В течение обеда Дарья, на глаза которой периодически попадаются руки мужа, пока тот, не глядя, подбирает блинчик с тарелки, думает о том, в какой именно момент она поступила плохо, тем самым испортив всем им настроение. И такие моменты ей не встречаются.
Всё начинается с того, что она, складывая вчетверо полупрозрачную ночную рубашку, произносит:
- Я правда не понимаю, зачем нам туда ехать. Если уж на то пошло – проще разместить ее у нас, чем нас двоих у нее.
Ей даже не нужно оборачиваться, чтобы знать – сейчас на лице Гленна выражение «я знал, что ты не сдашься». А на случай, если Дарья так и не обернется, он всегда может использовать свои такие характерные интонации, так что и гадать не нужно.
- Потому что моя мать боится, она попросила нас остаться с ней, она хочет видеть своих родных и знать, что мы в порядке. Какая из причин тебе нравится больше?
Дарья

- Там пиздец на улицах Нью-Йорка, - заявляет Сет за завтраком, - у меня всё.
Матери он говорит, что дела у него в порядке, и вообще он сейчас только выпьет кофе, а затем вернется, наконец, в свою квартиру, чтобы принять душ и улечься спать по-человечески. Утро кажется холодным и отстраненным, хотя все живы и вроде как этому рады. А мобильник Дарьи по-прежнему помалкивает, но она слишком обессилела бродить без сна, чтобы сейчас посвятить всю себя переживаниям и мрачным мыслям.
Завтрак подходит к концу, когда глаза свекрови округляются и она внезапно выдает:
- Господи, девочка, с днем рождения!
Дарья не имеет ничего против того, чтобы и вовсе забыть о том, по какой причине этот день в календаре каждой из ее семей отмечен красным; и дело даже не в урагане, разгулявшемся по восточному побережью штатов, но с каждым годом этот день становится всё менее значительным для Дарьи. Он не чувствует, что растет, меняется, что этот день нужно хоть как-то выделять среди всех прочих в году.
Но благодарит, что вспомнили.
Ладно, это всё же немного приятно.
- Не смотри на меня, - пожимает плечами Гленн, - я вот забыл. И подарков никаких не заготовил…
- Я слишком вымотана, чтоб тебя проклинать, - улыбается ему жена.
- Разве что…, - он хмурит лоб, словно пытается вспомнить, - разве что покупка дома…кажется, ты это просила у Санты в прошлое Рождество?
- Что ты сказал?
Остальные молчат. Переводят взгляды с Дарьи на Гленна и обратно. Аманда даже забывает, что подняла чашку, намереваясь отпить ромашкового чая.
Дарья

Пограничное состояние

- Неужели? - заинтересованно слегка наклоняет голову в бок. Почему-то не очень верится, что этот рисунок нарисован просто так. Но вместе с тем, мужчина отказывается верить в то, что Хью очень заинтересован в нем. Точнее, заинтересован именно в том самом смысле. Но не будет же он напрямую спрашивать об этом. Или...?
Ну, вот как заставить этого мальчишку раскрыться ему? Наглого, но вместе с тем интересного - как человека - парня. У них зачастую находились общие темы для разговоров, а иногда даже и для споров. И да, они в основном касались искусства, за исключением некоторых моментов - из-за пропасти между ними, размером в семнадцать лет.
Если честно, Кэри растерян. Он уже давно вышел из возраста, когда ты больше занят отношениями, чем работой или сами собой. Поэтому и опыта в них - то есть как себя вести в той или иной ситуации, что делать, и так далее - у него было недостаточно, чтобы сейчас знать, как действовать. Поэтому мужчина решает действовать интуитивно, все равно ведь другого выхода нет. Кроме разве что позорного бегства.
- Быть может, это скажет лучше любых слов, -  берёт лицо в свои ладони и заставляет парня посмотреть на себя, прежде чем притягивает для поцелуя. Одну руку он опускает на талию, прижимая Хью к себе, чтобы не дать отстраниться, а пальцами второй руки, слегка поглаживает его скулу. Неспешно целует мягкие губы, не проникая внутрь языком. У них еще будет время для этого, а сейчас Кэри искренне наслаждается тем, что есть. Несмотря на неторопливый поцелуй, дыхание у мужчины сбивается, и ему приходится прерваться.
- Но нам все равно придется поговорить. И даже не смей от меня опять убегать. Я все-таки не в том возрасте, чтобы много бегать.
Кэри

Мэттьюс пожимает плечами, мол, верить или нет – твое дело. Парню особо нечем крыть данный выпад, потому что он и сам толком не знает, почему нарисовал тогда Галлахера. Просто иногда на него что-то находит и, не задумываясь особо ни о чем, рука изображает первое, что приходит на потоке вдохновения.
Разум часто спорит с сердцем, такое бывает у всех людей. Но сейчас Хьюберт в полной растерянности из-за того, что ему делать – поддаться порыву или прислушаться к здравому смыслу. Кроме той девушки в школьные годы, которую брат отбил у него, парень ни с кем больше не встречался. Что уж тут говорить об отношениях с тем, кто настолько старше. Он чувствует себя бабочкой, которая никак не может выбраться из кокона, запутавшись во множестве нитей сомнений и внутренних ограничений. Хью сложно решить что-то конкретное насчет этой ситуации и нужно бы сказать что-нибудь, но Кэри его опережает.
Этот поцелуй оказывается совершенно другим, не таким настойчивым и более спокойным, без добавления языка, что заставил слишком сильно нервничать Хью там на крыше. Разница в росте добавляет неловкости, но в какой-то момент Хью осознает, что разум совсем не сопротивляется, а очень даже не против. Да и он сам тоже. Мурашки пробегают по спине от ощущения чужой руки на талии, и Мэттьюс слабо цепляется за эту руку Кэри, сжимая пальцы чуть ниже плеча. Все это совершенно неправильно, Кэри же настолько старше его и вообще, на минуточку, младший брат друга отца. Отца! Но парень позволяет себе забыть об этом на несколько коротких мгновений, пока длится поцелуй. Запретный плод всегда сладок, не так ли? Когда все заканчивается, Хью выпрямляется, подавляя в себе странную тягу продлить поцелуй и стараясь выглядеть невозмутимо.
Хьюберт

Komm und fliege mit uns fort...

Алиш берет листовки. Аляповытые бумажки, рекламирующая доставку на дом различной еды. Круговорот из кухонь и вкусов. Их можно перебирать долго, и будь Элли один, то внимательно изучил каждую из них. Рассмотрел фотографии, отметил названия, разобрал состав. Отмел бы незнакомое и непривычное, убрал бы брокколи и шпинат. Кто их в здоровом уме любит? Нет, когда выбора не было, Алиш мог есть, что попало, не придираясь и принимая, чем делился мир. Но не сейчас. Он поочередно кладет листы обратно на стол. Один, второй, третий... Есть он хочет. Служащая в машине предлагала заехать в автоокно и заказать что-нибудь, но Элли отказался: не хотел быть обязанным. Она старалась быть милой, неравнодушной. Взрослые всегда пытаются казаться лучше, чем есть. Это делает их более значимыми в своих глазах.
Листы ложатся. Алиш откидывается обратно, чуть качая головой. Ничего. Ноль. Движение отметает все варианты. Не надо спешить. Есть хочется, но можно и потерпеть. Чужая реакция важнее. Можно еще послушать дождь, там что-то страшное за окном. Город все еще тонет. Можно гладить кота, пока тот не заурчит, не ударит лбом ласково, настырно. Мальчик и кот, почти как в "Томасине". Но зеркало.
Речь у опекуна забавная. Именно так. Ни гладкая, выверенная, плавная, ни порывистая, резкая и угловая, ни скверная, напористая, грязновата. Она полна забавных оборотов, режущих по ушам. Он даже ругается смешно. И обижен. Алиш чувствует обида остро.Она застарелая и потянувшаяся коркой.Чужая эмоция отзывается в нем.
- Мне пятнадцать, - констатирует Алиш, - Исполнится в сентябре.
Элли смотрит как умирают самолеты. Разбиваются о прозрачную границу, мнут носы.
- А у тебя их много?
Алиш

Пальцы против воли не могут оторваться от клавиш. Легкий перебор слева направо. Напоминает шум дождя или бегущую речку. Джастин не любит клавиши еще с 2015-го года и питает крайнюю ненависть к синтезаторам, но спорить нельзя, что звук у инструмента прекрасный. Тонкий, надрывный, ласковый. Вот пальцы второй руки сами по себе ложатся на белое с черным, выписывая какой-то слишком тоскливый мотив. Та-та-та-та-та… Он не спорит, не выражает ничего. Пусть Алиш рассказывает о том, что пятнадцать лет – это уже возраст, приближенный в каком-то сакральном значении к мудрому. Джастин не согласен. Он был вдвое старше племянничка, а вот взрослостью и осмысленностью решений просто не блистал. Знал ведь прекрасно, но в изменениях личности не видел ровным счетом никакого смысла. А Алиш для него мальчик и дитя, не смотря на его "почти пятнадцать". Смешно даже как-то. Та-та-та... Вспоминает вопрос, заданный еще в эпоху массового погибания самолетов в неравной схватки с толстыми стеклопакетами богатой квартиры. Голос какой-то резко рассеянный, расфокусированный, слабый и еле слышный.
- Мало. Дядя, ты наверняка его знаешь, а если не знаешь, то тебе повезло, я считаю. Мама… Она решила остаться в Японии. Вышла замуж второй раз, счастлива, как девчонка. Да где-то еще жив папуля… Вроде как. Я его не видел лет пятнадцать уже, да и желания нет ровным счетом никакого. – тааам... Одна кнопка звучит неправильно, режет слух, Джастин бросает вырисовывать завитки какого-то бессмысленного музыкального хаоса и сразу же лезет в настройки, перебирая тональности и звучания, дотошно, скрупулезно, до тех пор, пока не получится нужного. Мир, конечно, вокруг тает и валится в черную дыру, новоиспеченный "дядя" словно бы забывает о существовании Алиша на секунду.
Джастин

A friend in need is a friend indeed

Я с трудом могу открыть глаза, пришлось приложить усилие, чтобы сделать это. Яркий свет слепит, отчего я мгновенно щурюсь, невольно поднимая руку к лицу. Черт, как же туго даются движения. Тело взбунтовалось: кажется, каждая блядская мышца восстала против меня. Во рту не то, что кошки насрали – там их с десяток подох. Пытаюсь подняться и сообразить, где я. Зря я резко встал – тошнота мигом подкатила к глотке, я едва удержался, чтобы не испражнить ее..куда? Что за буржуйский ковер под ногами?
- Сука, - осипшая ругань с трудом вытесняется из меня, я хватаюсь за голову, она чертовски сильно болит. Ненавижу такое похмелье. Внутри всего трясет, дышится с трудом, в голове туман, перед глазами белена, и единственная мысль в голове «нахуя ж так было пить». Мне потребовалось несколько минут, чтобы я хоть как-то смог осмотреться. Легче не стало. Я увидел спасательный буй на столе – наполовину пустая бутылка джина. Опохмел, иначе не выжить. Нужно было приложить еще одно небольшое усилие в несколько шагов от места моего пробуждения, но они казались мне беспросветной пропастью, в которую я лечу, а смерть внизу неизбежна. Трясутся руки, от запаха алкоголя все еще накатывает волна тошноты, но я отворачиваюсь, настраивая себя. Аутотренинг: здоровья ради, не пьянки для.
Задерживаю дыхание, насильно вливаю в себя примерно сто грамм джина. Кашляю, морщусь, прижимаю рукав рубашки к носу, но, по-моему, он воняет еще хуже. Ищу глазами, чем закусить – вижу блюдо с беконом. Засовываю в себя пару слайсов и с шумом выдыхая, сажусь на край кровати. Сейчас отпустит и можно будет думать, безболезненно напрягая мозг. Закрываю глаза и пытаюсь не вспоминать о вчерашнем вечере.
Нил

Если бы Честер Уайт стал всемирно известным гитаристом, раздающим искромётные интервью направо и налево, ответом на вопрос «Ваше жизненное кредо?» стала бы эта фраза, зарождавшаяся в мозгу каждый раз после жёсткого бухача накануне. Верхнее веко правого глаза подняло бунт, а левый и вовсе закрыт, словно не считает это грёбаное утро достойным его величественного взгляда. Музыкальный слух Честера режет громкий звук, словно этажом выше какой–то дебил уронил слона.
— А нельзя ли потише, э? — едва ли соседи услышат это ворчание, но промолчать Уайт просто не смог: всё его алкоголическое нутро трепетало в негодовании, а голова отзывалась болью на каждый третий стук. Ну всё блять, вы нарвались. Шаг номер один — нужно принять вертикальное положение. Ладно, поза «покосившийся кипарис» — и нет, это не из Камасутры! — тоже подойдёт. Шаг второй — отыскать трусы. Ох, эта чёртова привычка спать без одежды... Ах, вот они: украшают торшер, словно изысканная декорация. Раз–два — и бельё снова на Честере. Отлично. Такая победа над собой достойна награды — как минимум ордена «За мужество». Сползти с кровати в состоянии такого бодуна — ну чем не мужество?
Третий шаг — это… Уайт огляделся, с прищуром оценивая нежно–золотистые обои с цветочным узором. Какие ещё цветочки? До брюнета доходит запоздалая мысль: он не у себя дома. В противном случае на его босые ноги набросился бы с тявканьем недалёкий мопс Эл. Обстановка в целом напоминала гостиничный номер — такой, который обычно снимают для быстрого перепихона с тёлкой из бара. «Кстати, о перепихоне…» Чей–то чёрный в горошек бюстгальтер красовался на ручке двери, но чей?
Честер

Рауль
посмотреть

Нейтан
посмотреть

Дамиан
посмотреть

Рауль
посмотреть

Медея
посмотреть

Дамиан
посмотреть

Когда поезд ворвался в город, была ночь, и Марсель остался неузнанным. По времени Рауль знал, что они уже почти приехали, но смотрел в отблески фонарей и рекламной иллюминации в окне купе, а никаких ассоциаций не возникало. Ничего из детства, только тянущее чувство ностальгии - сожаление не по тому, что было здесь с ним когда-то, а из-за того, что он не может вспомнить. Еще одна нотка в симфонию жалости к себе, как с отвращением подумал Рауль, заставляя себя быть серьезнее, приземленнее, и жить "тут и сейчас", как тысячу раз советовал Эрик, а не где-то в прошлом или будущем, и даже не между строк. Придумывать лишние смыслы, воображать подтексты и альтернативные значения, переосмысливать и предполагать - а потом собрать все эти действия в одну кучу и отбросить, потому что отныне каждое из них для Рауля под запретом, если ему, конечно, не плевать на слова психолога.
Раулю не наплевать. Он не может посмотреть на себя со стороны, иначе увидел бы, что последнее время - с самого Рождества - он стал покладистым и старательным, по-настоящему пытается исправиться. И психологу своему верит: пускай тот плохо показал себя на крыше, но... Крышу - и первую, и вторую - Рауль помнил смутно. О том, что там был и Эрик тоже, он вообще лишь догадывался; точнее, знал с чужих слов, в собственных воспоминаниях фигурировал только Киллиан и револьвер, ну и, конечно, сам Рауль. А еще яркая пестрая полоска, лентой растянувшаяся на снегу - его удав, подаренный кем-то из больницы на память, в тот день, когда Киллиан забрал его.
Может быть, это было связано с тем, что все плохие и страшные события Рауль забывал очень быстро и надежно. Может быть, потому он и не мог узнать свой родной город в окне поезда.
читать продолжение: «Зажгите свечи - дом горит»

Восхваление не_святого Рауля.
Пьеса.
Действующие лица:
Принцесса
Кардинал
Действие первое. Сцена первая.
Кардинал в парадном костюме задумчиво прогуливается по саду земных наслаждений в окружении оравы демонов. В правой руке он сжимает письмо.
Кардинал: Любезный Апох, знаешь ли ты, что это такое?
Демон качает косматой мордой. Кардинал останавливается, разворачивает письмо, читает его громко и торжественно.
Кардинал: «Ваша светлость, Его Величество Лука Первый шлет вам заверения в свой вечной дружбе и приглашает посетить королевский бал, на котором состоится церемония восхваления не_святого пророка Рауля Ранье по случаю его победы над постописцами. Искренне ваш, писец».
Демоны беснуются, входит принцесса, жуя лук и рыдая.
Кардинал: Принцесса! Ты-то мне и нужна! Скажи, кто такой этот не_святой пророк, о подвигах которого горланит весь наш дивный остров?
Принцесса: Кардинал, отдавать мне ваш лук вместе со своими воспоминаниями было крайне неосмотрительно! Так вот держите же лучок, он мне опостылел, и подсобите, дама речь толкнёт.
Кардинал: Вот дурья же моя голова! Как мог я позабыть Лук Познания на дьявольской кухне? Отдай мне его скорей, юной леди не пристало знать про все, что в мире творится.
Кардинал забирает лук, жует, морщится и плюется. Принцесса взбирается на Пенёк Восхвалений и расправляет свою многослойную юбку, с которой тут же сыпятся звёзды.
Принцесса: Не_святой пророк, и да восславят его все музыканты, категорический герцог французских земель. Не помните ли, милейший, как ещё неделю назад мы с вами славили его свирели? Его талант к песнопениям известен ещё до моего появления на этом острове. Более того, из-за него я стала вам докучать, Кардинал. Но что Вы говорите, речь идёт о подвигах? Всё просто, кушайте лучок, вспоминайте. Талантливо разбрасываясь словами, как и я звёздами, не_святой Рауль может создать дорогое сердцу звучание, коли слова его рискнёте вы зачитывать вслух. Отчего же Вы не вспомните, что говорил он в тёмные-тёмные ночи и ясные-ясные дни над нашим островом?
Принцесса слезает с Пенька и смотрит на Кардинала глазами, полными недоумения. Кардинал рыдает – от умиления и лука.
Кардинал: Принцесса, тебе бы в ораторы податься, с твоим-то даром слога. Я, прямо сказать, заслушался. Но, даже после луковой терапии, я все никак не могу взять в толк, про кого ты вещаешь? Я знал Принца, чей облик печален и светел. Он вел за собою народ – творя волшебство фотошопом, пером высекая по сердцу лучистые строки и жизнь продлевая загадочными «ой» и «всё». Он зажигал свечу от горящего дома, указывал путь заплутавшему в звездах киту. А музыка, что сочинял он, сводила с ума – и радость была в его нотах, и вековая тоска. Я любил его, того пылкого юношу с терновой короной. Но не_святой?.. Нет, не припомню. Да и почему не_святой?
Вдалеке слышится шум - приближается толпа, скандирующая имя героя.
Кардинал: Принцесса, у меня стойкое ощущение, что еще несколько минут и нас снесут. Надо отступать. Но.. чье это лицо там, на транспаранте?
Принцесса тем временем отходит в сторону и ковыряется подобранной длинной палочкой в земле, пытаясь выковырять корешки да камешки, из которых можно сварить знатную постопохлёбку. И пусть поверхность сотрясается от топота, пусть воздух дрожит от громогласных радостных криков, ничто не мешает Принцессе в её деле, которое она совершает крайне медленно. Но и её медлительность не сравнится с крайней тормознутостью Кардинала, который хоть и понимал, что творится, но с дороги уходить не собирался.
Принцесса: Рауль - не_святой пророк, категорический герцог французских земель и тот самый Принц, которого Вы, Кардинал, так нежно любили. Просто, видимо, лучок вам нужно закусить чесночком, дабы память и познание к Вам вернулись. Но что ж Вы так растеряны, Милорд? Ваш Принц, наш не_святой пророк и просто категорический герцог французских земель крайне многогранен. Не удивлюсь, если он имеет какое-то отношение к Британской Короне и Супергеройским Подтяжкам.
Принцесса подняла палочку и указала ей на толпу, привлекая тем самым внимание Кардинала к происходящему.
Принцесса: Вот, приглядитесь. Восторженная толпа его почитателей и фанатов несёт его на руках, скандирует его имя, поёт его гимны. Они – не мы с вами, Кардинал. Пока мы с Вами лирически и вдохновенно чешем языками, кому-то хватает времени и умения почитать не_святого пророка, категорического герцога французских земель и того самого Принца именно так, как он того заслуживает.
Действие первое. Сцена вторая.
Появляется радостно галдящая толпа, ослепшая от радости за не_святого Рауля. Никто не замечает опешившего Кардинала, вставшего на их пути, и Принцессы, которая предпочла стоять в сторонке. Она, бросив палочку, что-то начала искать в складках юбки, теряя звёзды и буквы.
Толпа с Раулем на руках затаптывает Кардинала и его демонов. Если взглянуть на то, что осталось от них на дороге сверху, то можно приметить, что Кардинал и его демоны обратились в плоские буквы: « П О З Д Р А В Л Я Е М , Р А У Л Ь ! »
Принцесса, извлекает, наконец, лопаточку, присаживается рядом с Кардиналом на колени и потихоньку, напевая глупые французские песенки, отскребает его этой самой лопаточкой от дороги.
Вся сцена длится неделю, которой как раз хватит, чтобы отшкрябать Кардинала и его демонов от дороги и уступить место для новой толпы почитателей нового не_святого.
Конец.   
(с) Киллиан и Рита
Я очень рад, дорогой Рауль, что ты написал лучший пост. Знай, что ты – классный.
Ты едва ли не больше всех радовался, что я возвращаюсь на Манх, я был даже чуть поражен, но всегда приятно возвращаться, если тебя ждут. Ты был прав, я не пожалел о возвращении, но не о том сейчас речь. Ты в первых рядах, в авангарде, взялся за трудную задачу снова распалить во мне огонь творца, у тебя это получилось, с тобой играть весело, сложно, интересно. Сюжеты у нас основаны на кристально чистых эмоциях, которые ты удивительным образом можешь поддержать, развить, дополнить, завинтить гайки в нужных местах. Помнишь нашу первую игру, где бедного Рауля в фонтане топили? И это волшебное: «Ты никто, и я – никто. Вместе мы почти пейзаж»? То ли еще будет! Мне еще тогда понравилось твое лаконичное и простое выражение чувств Рауля, сцепка произошла, вдохновение покатилось. И… Пусть у наших персонажей сложные взаимоотношения, завязанные на обидах и гневе… Мне это нравится. Мне нравится твоя настырность и настырность самого Рауля прийти к какому-то положительному результату. Нравится целеустремленность. Нравится, что у тебя Рауль периодически выходит каким-то невероятным камикадзе, наивным, честным каким-то, что ли… Это интересно, в это хочется вникать, исследовать.
Ближе к делу! Я хочу, чтоб твоя настырность и твоя жажда хэппи энда тебя не отпускала. Мы сотворим еще миллиард интересных сюжетов, и, обещаю, Джастин не везде будет стремиться набить Раулю морду! Все скоро-скоро изменится, а ты будь все таким же котичкой, талантливым, идейным и упрямым! Я тебя очень крепко обнимаю, чешу за ушком. Держи планку своих великолепных постов и не опускай ни на миллиметр ниже.
И еще раз поздравляю от всей души! 
(с) Джастин

Медея

Мэд

Самин

Адам

Арья

Зеро

Воскресное утро радовало жителей Лондона солнечной погодой. Многие еще нежились в своих постелях, наслаждаясь прекрасным, хоть и последним, выходным днем. Темные, мокрые пятна на асфальте, напоминают жителям о том, что ночью прошел дождь, но ясное и чистое небо подсказывает, что таким оно будет весь выходной день. Листва, как и полагается летом, еще сочно-зеленая. Легкий ветерок помогает спрятаться от все более парящего солнца. В одном из окон домов можно заметить дымчато-серую кошку, которая пытается разбудить своих хозяев, бродя по ним и тыкаясь своей мордочкой им в лицо. Это явно не то пробуждение, о котором мечтаешь в выходной день, но при этом все продолжают любить своих питомцев. В соседнем окне можно увидеть, как лениво попивает свой кофе девушка, усевшись в кресло и слушая музыку в наушниках. Ее не притязательный наряд из шорт и футболки с принтом известной музыкальной группой может навеять нас, что она студентка. И правда из одной комнаты вышла еще одна девушка, направляясь к своей цели. Из третье двери выходит еще одна девушка, видя, куда направляется вторая - она побежала, теперь они наперегонки бегут, чтобы успеть первой. А вот в третьем окне можно увидеть двух ребятишек, которые спят на одной кровати. Им от силы пять лет, оба светловолосые и улыбаются чему-то во сне.
«impossible to forget» Надин

Получить в наследство от матери её личную тетрадку с рецептами было так же,  как  почувствовать очередную из её пощечин.  Забрав с почты посылку, завернутую в обыкновенную коричневую офсетную бумагу, Октавия не спешила её открывать несколько месяцев, но в один вечер, случилось страшное. Кто знает, быть может причиной стала третья открытая бутылка вина с утра, или очередной загул мужа, не явившегося домой за полночь... Сложно ответить на этот вопрос, но перелистывая страницу за страницей, женщина проводила кончиками пальцев по кривым, пляшущим строчкам, словно пытаясь ощутить тепло старых заскорузлых чернил, расплывшихся на некогда белоснежных листах, найдя помимо рецептов ещё и странные пометки на полях, она не сразу поняла в чем дело.  И только на утро, проснувшись держа в руках треклятую тетрадь, смогла смутно рассмотреть приписки, цитаты, обрывки текстов песен, зарисовки, не имеющие ничего общего к рецептам, зато так отчетливо дающие отсылки к воспоминаниям, ситуациям из детства. Там были случайно подслушанные фразы, несмотря на безликое написание которых, сквозь строчки слышался мерзкий, скрипучий смех матери. От нахлынувших чувств и приветов прошлого, Мари едва не сошла с ума! Казалось, что призраки прошлого буквально наводняют собой всё пространство комнаты, проникая в каждый угол, звеня то там, то сям металлическими кандалами хлестких фраз.
«Is this what I am?» Октавия

"Мне кажется, мне уже не помочь. Это замкнутый круг, который образует петлю, что совсем скоро затянется на моем горле.
Я не буду спрашивать почему все так и за что мне все это. Я просто благодарен всем небесным силам за то, что они подарили мне Д. и немного времени наедине с ним. Наш уикенд у моря дал мне понять одну важную вещь - без него жизнь не имеет вкуса. Как бы я ни пытался, я не могу жить дальше. Наверное, этот пост будет моим последним."
Примерно в тысяче комментариев шла речь о том, что не нужно отчаиваться, нужно продолжать жить; время все излечит; он еще найдет мужчину своей жизни, раз этот бросил - значит не Тот единственный; его назвали психом, придурком, обещали найти по ip и надрать задницу; предлагали свои тела и объятия для того, чтобы он смог забыть. Джек встревожено кружил вокруг, пока Андерс закреплял на железной перекладине под потолком крепкий узел веревки. Сам не знал, как решился на это. Оставив дверь открытой, чтобы пёс смог сбежать, Грей забрался на табуретку.
Тугая петля неприятно давила на кадык, и он беспокойно дышал. Один шаг - и со всем будет покончено. Стоило ли это того? Неужели эта любовь так сильно сумела его сломать?
«я буду думать о свете; я буду думать, как выйти» Андерс

Моя жизнь уже прошла. Карьера, любовь, семья — всё, чем я когда-то обладал, рухнуло в одночасье, обратившись голой выжженной пустыней. Со дня выстрела, оглушительным хлопком ознаменовавшим окончание моего осмысленного существования, я был пуст, по крайней мере мне хотелось в это верить. Всячески игнорируя семена надежды, раскиданные в пепле моей души, я три года пил и предавался нескончаемой жалости к себе, чтобы в конечном итоге пасть жертвой проклятого скотча, пышных губ и пары великолепных глаз.
Обладательница всех этих пьянящих меня достоинств, за исключением шотландского виски конечно, затеяла понятную только ей одной игру, цель которой оставалась далека от моего понимания. И всё же Кэрри получала определенное удовольствие от непринуждённой атмосферы, воцарившейся в баре после начала ливня, продолжая проверять границы дозволенного. А я, заинтригованный необычными поступками клиентки, был готов простить ей практически всё.
Не утруждая себя объяснениями, девушка решила пройтись вдоль барной стойки. Медленно вышагивая передо мной, она напоминала мне участницу парада, празднующую этим своеобразным женским маршем победу, которую вот-вот готовилась одержать. 
«бросать камни с души» Бен

Прошлое не вернуть. Мы откроем фотоальбом, чтобы освежить в памяти свои воспоминания, но это лишь еще больше усугубляет наше положение от того, что вновь всего этого не повторить. Прошлое не возвращается само. Судьба никогда не подстроит все таким образом, чтобы мы вновь могли испытать те же чувства, как и много лет назад. Судьба, так и жизнь, умеет наказывать, поэтому теперь даже улыбки надо заслужить, не так ли? Вспышка сама того не ведая изменила жизни людей, но это вовсе не значит, что до нее у них не было прошлого. Не было своих тайн, которые мы скрываем ото всех, не было секретов, которые мы храним в себе, не было тех моментов, которые мы хотим забыть, но не можем. Где-то там, далеко-далеко осталась прежняя жизнь, но какая? Жизнь ли Рене это была? Не поймите неправильно, Рене не из тех, кто жалуется на судьбу и постоянно сетует на нее, но эта женщина словно чувствовала, что живет не своей жизнью, словно все, что ее окружает - это декорации, в которые ей волей-неволей придется вписываться. Подстраиваться под ритм жизни, пытаться двигаться вперед, преодолевая барьеры, просто жить, как это делают многие другие, разве не так? Все казалось напрасным, но до того момента, пока в ее жизни и в жизни Джоша не появился Эдвард. Поверьте, у жизни всегда должен быть смысл, и Рене нашла его только тогда, когда впервые взяла на руки своего сына.
«.стоит отвлечься на миг» Рене

Ощетинившийся лед разбрасывает кости. Пронзает не мучителей, защитников, а ее грудную клетку. Под лопатку и между ребер. Холодное и удивительно болезненное. Такое, что темнеет в глазах и закладывает уши. Она машинально бьет предателя в грудь, но удары все слабее. Так и не шевельнувшееся сердце ее рассыпается, раненное, на мелкие осколки. Даже пронизанное холодом оно было залогом жизни. Теперь же в руках феникса осталась лишь оболочка. Изящный манекен ледяной королевы пустошей.
Улыбка горизонта исчезает вместе с закатным солнцем. Погружается в вечную тьму, в безмолвную силу истока. Нулевого меридиана. Начала всего. Лишь для того, чтобы с новой силой ринуться в тепло забытой сказки. В свет солнца чужого одинокого мира.
В прозрачном воздухе её душа смотрит на все исподлобья, как обиженный ребенок. Ее душа, безуспешно сгорающая грезами о тепле и свете.
Кусочек льда в волосах собирается каплей, скользит по скуле, как слеза. Ледяная, по трупно-серой коже. Абсолютно бледная, критично мертвая.
«призраки фей на трамвайных путях» Джэнни

Death Becomes Her

Лучшая игра недели

Сколько бы жизнь не пинала Медею Сфорца, своего отношения девушка к ней не поменяла. И пусть в какой-то момент ей могло показаться, что все начало налаживаться, она увидела светлый отблеск в темноте туннеля, по которому шла, но на деле это была лишь игра чертового воображения. Так что же произошло? Это был февраль, кажется, его промозглая середина, когда возвращаясь после работы домой, она буквально столкнулась нос к носу с человеком, которого меньше всего хотела видеть, но в то же время, отчаянно желала с ним хотя бы поговорить. Расставить все знаки препинания в их не сложившейся истории, узнать, что двигало им, когда он ее оставил, что чувствовал в тот момент и чувствовал ли что-то вообще? И пусть Медея прекрасно понимала, что будь у нее такая возможность, она бы все равно не спросила, боясь услышать ответ... любой из тех, какие мог ей предложить Морган. Но все же, судьба не упустила возможности, быть может, последней, чтобы свести их дороги на одну из узких улочек, где шанса разминуться не было ни у кого. В первое мгновение Медее показалось, что он был рад ее видеть, они поздоровались и обнялись как старые приятели, дежурные вопросы не позволили надеяться на большее, но в то же время, и разойтись, без желания обернуться вслед.
- На улице холодно, может зайдешь? Выпьем чай и ты все расскажешь.
Медея знала, что Моргана повысили и перевели в другой отдел, как знала и то, что большую часть времени, он проводил теперь за пределами штата, выползая из бумажной волокиты аналитика ФБР и примеряя на себя костюм оперативника. Но ведь у него были и другие новости, иначе зачем с простой дружелюбной улыбкой он тогда согласился подняться?  И как ни в чем не бывало прошел на знакомую кухню, без труда отыскивая чайник и заварку, молча хозяйничая у плиты, пока Медея нервически сжимала пальцы, сидя за столом и не отрывая хмурого взгляда от обтянутой рубашкой спины.
Медея

Ожидание, конечно, заставило Мэдока понервничать. Он не особенно верил в удачное завершение этого приключения и готов был смириться с такой глупой потерей подруги, если она действительно попала в морг исключительно по своей некогда забавлявшей их компанию болезни, а теперь становящейся смертельно-опасной, но это не означало, что он должен терпеть все эти никчемные проволочки, которых сталось бы гораздо больше, обратись он администрации напрямую. Берк был свято уверен в том, что Медея-то точно не даст девчонке просто так погибнуть и не станет развивать излишнюю деятельность, либо он катастрофически заблуждался в своей подруге, которая, кстати сказать, после звонка ждать себя особенно не заставила. Мэдок с такой радости даже подорвался с кресла, неловко разъезжаясь на костыле в сторону, но будучи спасен от грохота падения подоспевшей приятельницей, что набросилась на него с вопросами, которые показались парню какими-то совершенно несвязными.
- Нет, у нее славный характер... - помотал головой мужчина в ответ на реплику девицы, что держалась на почтительном расстоянии, даже не вдаваясь, а откуда она знала, но если знала - то, видимо, так оно и надо. - Нет времени... надо срочно искать девку.
Но при его словах на лице Сфорца не промелькнуло и тени понимания - вполне возможно, что информации им выпаленной было недостаточно для того, чтобы девица тут же сорвалась с места и вынула ему да положила ту самую несчастную телку, возможно, она не умела читать мысли вот так прямо, даже если они бежали сурдопереводом в обеспокоенном взгляде мужчины, который на мгновение призадумался, как ему сформулировать все настолько сжато и коротко, чтобы особых вопросов более не возникло, а Медея не покрутила пальцем у виска, хотя ее нетерпеливое посматривание в сторону выхода и верчение сигаретной пачки в пальцах говорило не в пользу Мэда, который даже не мог сбитые на лицо волосы убрать толком.
Мэд

L'ete indien

Время замерло на месте. Бенджамин слышал только отрывистое сиплое дыхание, переплетвющееся с дыханием Марии. На короткое мгновение ему показалось, что между ними не было тех долгих месяцев... целого года разлуки. Они по-прежнему были вместе, ошибались, прощали, любили, сгорая в той страсти, которая в конечном итоге все погубила. Его дикий первобытный нрав не справился с жаждой обладать, пожирающая ревность превратила сердце в обуглившийся пепел. Любовь закончилась, когда перестала любить она. Только разве об этом расскажешь его сердцу? Оно все еще надрывисто стучало, все еще горело в агонии тех чувств, которых не стало между ними. Он любил, по-прежнему любил. Так глупо полагая, что все еще можно вернуть назад. Ждал месяцы, ждал год, готов был ждать еще, лишь бы Мария была рядом. Была с ним. Она и сейчас здесь, но так далеко.
Бен поднял отяжелевшие веки, вглядываясь в родные черты лица. Светлая кожа полыхала румянцем от близости жаркого огня. Белокурые волосы обомляли овал лица, струясь по плечам и забегая за спину. Нарочно или нет, но он избегал взгляда в девичьи глаза. Потому что знал, что там не найдет ничего из прошлых чувств. В них селилась тьма и безверие в то, что у них еще есть шанс увидеть свет. Свет для Марии был всем. Она жила в свету. Это он приучил ее к темноте. Постоянно задерживал шторы, закрывал окна, не выпускал ее наружу к людям и новому дню. Когда этого стало мало, запирал на замок, травяной болью и кровью. Господи, он сделал все, чтобы оградить девушку от ее привычного мира. Заставил быть зависимой от него, а после выбросил как ненужную вещь. И после всего, что он сотворил с ней, Мария еще позволяла быть с ней рядом. Потому что она была сильной. Сильнее, чем он. Бена всегда восхищала эта черта в ней. После того, что ей далось пережить, Мария не сломалась, а продолжала свой путь в неизведанное направление. Опять полагалась на него. Бен обещал, что в этот раз не подведет ее. На этот раз все сделает так, как нужно. Так, как подсказывает его сердце.
Бенджамин

Затянувшийся период раскаянья монстра пошел девушке на пользу. Монстр окружил ее заботой. Осторожно приучал к хорошему. Подарил иллюзию безопасности. Мария ослабила оборону.  Перестала вздрагивать при каждом скрипе половиц. Не забивалась в безопасный угол. Попытки суицида казались обрывками сюжета бульварного романа. У автора больная фантазия… Он заставил персонажи пройти через тяжелые жернова бесконечных испытаний. В реальности такого не может случиться! Проклятая выдумка. Насилие, потеря близких, памяти, работы, зрения... будущего... Если бы все случилось на самом деле, Мария давно бы отбросила копыта. Не было скитаний и недели в промерзшем подвале… Она никогда не носила ребенка под сердцем. Не работала в ФБР. Не переезжала за океан. Пусть кто-нибудь захлопнет чертову книгу и закинет обратно на полку. Ирландка больше не хотела знать, чем закончится этот трэш. Хеппи-энда точно не будет – жанром не предусмотрено.
Запоздалое отрицание произошедшего не помогало выкарабкиваться из темной бездны. Док не одобрял бегство от реальности. Считал это шагом назад, а Мария тайком притворялась, что плохое случалось лишь во сне. Позволяла себе роскошь не думать о боли. Иногда выходило забыться на час. При редком везение, память притуплялась на добрую половину дня.  Метод страуса перестал срабатывать с появлением побочных эффектов лечения. Боль сильнее иллюзий. Она сдувала миражи, как соломенный домик поросенка из детской поучительной сказки. Построить что-то покрепче у девушки уже недоставало сил. Израненная душа оставалась  забросана заостренными палками и мусором, которые гордо именовались оборонительными сооружениями.  Надеется, что хлипкая конструкция выстоит – высшее проявление тупизма. Хватило касания пальцев и броня лопнула, мыльным пузырем. Мария уязвима как никогда. Она почти поверила, что боли больше не будет… Она почти ожила… Она стала почти женщиной. Рисковала носить юбки выше колен. Больше не застегивала блузки наглухо.
Мария

Во что бы ни стало...

Сколько бы ты не говорил, и чтобы ты не говорил, Дрю не примет твоей вины. А вот ты несмотря на все слова друга не примешь то, что ни в чем не виноват. ты ругаешь себя за то, что все же полез в это дело. Но ты переживал, если бы только хоть одна весточка от Эванса, и все бы могло быть по другому. Да пусть, Дрю говорит, что он тут был как в тюрьме, но ты видел достаточно. То как мужчина по имени Грэм пожертвовал своей жизнью ради твоего друга, то как он сам переживал потом из-за случившегося. Это все было тяжело. И ты почему-то был уверен, что если бы тот мужчина остался бы жив, то не было бы никакой тюрьмы. Он бы все равно дал со временем Эвансу свободу, слишком он им дорожил - ты это понял тогда, в том особняке. В этом вы были схожи с этим мало знакомым тебе человеком. Тебе Дрю был дороже всех, потому что он был безумно близким тебе человеком, и его потеря, сродни потери отца. Да, ты расценивал Эванса как часть своей семьи. Потому что вы настолько были дружны, а еще так давно знакомы, что иначе и не могло быть. Поэтому ты кинулся его искать, поэтому тебе плевать на все, что произошло там в особняке. да было не приятно, и страшно, и ты никогда в жизни не думал, что такое может произойти с тобой. Но главное, что Дрю жив, он рядом, и вы снова можете общаться как раньше. Да и весь этот кошмар уже позади, жалко, что без потерь не обошлось. Тяжко вздыхаешь, и нехотя соглашаешься с другом, чтобы больше не спорить, но сам же остаешься все равно при своем мнении. И кстати, если бы Грэм был бы жив, то он был бы согласен с тем, что было опрометчиво лезть спасать друга одному. Это ты и сам понимал, вот только с опозданием увы.
- Хорошо. эммм, с чего бы начать. Ну, я и Нейт все это время тусили вместе. Мы даже как-то стали ближе. нет, это не та дружба, что с тобой. Но просто у него тоже нелегкие времена. Кажется, его мама болеет чем-то серьезным, а он не хочет признаваться.
Нейт/Леви

Тебе не снилось совершенно ничего, ты видел только темноту и пустоту и не был до конца уверен, что и вовсе спал. Из этого состояния тебя можно сказать выдернули крики и всхлипы Леви, ты узнал его голос еще в темноте и в той же темноте еще мгновение пробовал его безуспешно найти в ужасной панике, в итоге ты открыл глаза и сперва убедившись, что ты дома ты развернулся к Леви и в этот момент почувствовал то, как крепко он держит тебя за руку и тянет к себе. Ты не сразу, но все же разбираешь его слова и понимаешь то, что именно ему снится сейчас и скорее хочешь "выдернуть" и его из этого сна, ты начинаешь звать его по имени, касаешься плеча, обеспокоенно смотришь на него и в конце концов он все же резко отрывает глаза и садится, а ты садишься следом за ним. Минуту наверное он соображает где он, а потом то, что ты рядом и смотрит на тебя рассеяно.
- Все хорошо, мы в безопасности, Леви, - говоришь ему ты и в следующий момент обнимаешь за шею утыкаясь туда носом, - я тут, я рядом, все хорошо, - судорожно повторяешь ты и чувствуешь как он обнимет тебя в ответ. Ты не знаешь точно сколько времени вы так просидели, но в итоге когда вы разрываете эти объятия становится все же чуточку спокойнее.
Ты не задаешь вопросе о сне, а он о нем и не говорит, вы оба знаете все и не нужно объяснений, вся эта история все равно будет еще долгое время вас преследовать, так что наверное просто надо позволить волю эмоциям, а после оно само устаканится, верно?
Вы встаете, поочередно идете в душ, одеваетесь в твою домашнюю свободную одежду и затем отправляетесь на кухню чтобы позавтракать. Честно говоря, тебе кажется, что вы не ели уже лет так сто, потому что кормили вас весьма паршиво, иногда и вовсе о вас забывали, а тут ты точно знал, что тебя как минимум покормят, а вот что дальше? Это тоже был интересный вопрос, потому что возвращаться надо было, а вот куда возвращаться тебе ты не знал...
Джефф/Дрю

Depression Club

- А Фло – это что-то про цветочки, да, - раздалось с порога. Дарья заняла позицию у двери, прислонившись к косяку, хотя правила приличия обычно требовали у людей предоставлять помощь хозяйке в сервировке стола, но, бог мой, тут и стола-то нет. – Будем знакомы, Арчи.
Дарья подмигнула.
Потому, что привыкла подмигивать, вообще это ей всегда удавалось отлично, но если кто-то желает наделить это действие потаенным смыслом, то пусть этот смысл будет начинаться со слов: первое правило клуба странных имен – никому не рассказывать о клубе странных имен…
Сид – хозяйка года. Она выбрала бутылку виски, засунула ее под локоть, затем отрезала кусок сыра и, засунув его в зубы, отправилась в комнату, которая не кухня. Называть это помещение можно как угодно, но главное его предназначение в том, чтобы спать, принимать гостей, которых особо никто и не звал, и, пожалуй, всё.
И судя по отсутствию предложений, проблема с третьим стаканом была решена вот таким подобным образом, а Сид и с горла пить любила, ей не привыкать.
- Итак, - подытожила Дарья, заняв освободившееся место у закусок, - стаканы наши, вино тоже наше, насчет еды не уверена.
Будучи в промежутках поставщиком еды для ирландской обретенной подруги, Дарья знала, что у зверского аппетита было имя. Имя складывалось из букв «С», «И» и «Д».
- Я канадка, - сообщила женщина новообретенному знакомому. Потому что вопрос акцента рано или поздно всплывал на поверхность, порой в качестве заполнения возникшей неловкой паузы, а Дарья слишком любила неловкие паузы, чтобы упускать их наличие в разговорах с людьми. Особенно, если разговоры не вызывали желания отвечать некоторым особям в принципе.
Переодевшаяся, причесанная, со следами легкого косметического вмешательства на лице, Дарья заняла свое место на напольной кровати. То, что ирландка нарочно не приобретала мебель во избежание визитов гостей, не могло остановить гордую дочь канадской диаспоры.
И раз они так дружны с Арчибальдом – его подобным также не устрашить.
Дарья

Сид – человек простой: видит еду – ест её, видит алкоголь – пьет его, видит людей – терпит их. Было бы лучше, конечно, если б этот вечер прошел в тишине и спокойствии, у Сид не слишком много сил для попойки – но пришлось пить – Сид просто закаленная в боях с алкоголизмом, побеждала его раньше – победит и теперь. А Арчи – старый боевой товарищ с видом: моя печень бессмертна, как Дункан МакЛауд.
- Забудь об этом, - предупредила ирландка Дарью. – Чего пристала вообще? Мы видимся раз в месяц.
Тебе больше не с кем ходить по барам?, говорил тон Сид.
Ты же королева тунеядцев, уверяла её же память.
- Здорово, правда? – улыбнулась Дарья, - и раз в году ходим в бар. Пришло время, Сид, говорю тебе.
- Давай, - Сид перевела взгляд на Арчи, - пошути о чем-то медицинском, как ты умеешь.
Пока они еще не выпили солидно – можно и пошутить. Потом в ход пойдут разговоры о насущном, о всяком наболевшем, о проблемах на работе. Сид в эту секунду поняла, что с конспирацией у нее весьма посредственно, раз уж в этой компании все в курсе, что она способна на не абы какую жестокость, за которую нью-йоркский прокурор не погладил бы по головушке.
- Мне нужна еще посуда, - задумчиво сказала Сид.
Еще Сид посчитала, что вообще-то она намекнула.
Дарья посчитала, что:
- Отличный тост, выпьем, - и пригубила вина.
Сид спустя столько встреч поняла, что это тот прием, которым самопровозглашенная подруга пользовалась всякий раз, когда закрывала вопрос, не вызывавший у нее энтузиазма. А Арчи выглядел так, будто отработал три смены подряд, потом похищал коня у цыган, потом мчался на этом коне до горизонта и обратно. А потом приехал, чтобы напиться, в квартиру своей подруги.
- Я присмотрелась. Ты выглядишь хуже, - подытожила Сид, - возьми отпуск, наконец. Или сходи в бар и сними себе бабу.
- Лучше отпуск, - добавила Дарья, - в Вегасе. Баба сама найдется.
Самин

Who's been working so damn hard?

Шеренга из трёх человек продвигалась мучительно медленно: так, словно обездвиженная улитка хотела проложить свой путь к ближайшему островку сочной травы, но всё никак не решалась из–за чрезмерной сонливости. Стоя за грузным мужчиной в пиджаке на два размера меньше, я нетерпеливо поглядывала то на часы, опоясывавшие запястье изящным кожаным ремешком, то на экран телефона, рингтон которого в любой момент мог испугать всех людей в помещении, а особо впечатлительных старушек несколькими этажами выше — и вовсе довести до сердечного приступа. Каждый раз, как я переступала порог кофейни в трёх шагах от моего квартала, мысль о том, что я самым что ни на есть гнусным образом изменяю мужу, не покидала меня ни на секунду. Вместо звонка в его ресторан и заказа приготовленного с любовью блюда на дом я пополняла копилку конкурентов десертами и ароматным кофе с вишнёвым сиропом, который здесь варили просто отменно. Так и вижу возмущённое лицо мистера Аддерли, прочитавшего смс–уведомление о снятии денег с карты. Я улыбнулась, машинально поглаживая пальцами ободок обручального кольца. А эти его фразочки! «Неверная, я потратил на тебя лучшие годы своей жизни!», «Ты не ценишь меня и чайный хлебушек», «Всё, сидишь без секса до самой смерти… твоей!» — и это был далеко не весь репертуар, который исполнял Рик в попытке не то пристыдить меня, не то вовлечь меня в игру под названием «Потроль жену и получи поджопник в подарок». Правда, теперь муж проявлял ко мне удивительную снисходительность, позволяя подстригать выбивающиеся волоски на его макушке и не возражая против объятий по–крабьи (к сожалению, это я могла делать только боком из–за выдающегося вперёд живота). Вот и сейчас мне до ужаса захотелось кусочек бисквитного торта с изюмом и орешками, а за неимением такого счастья дома мне пришлось выйти в свет. Ри получал настоящее удовольствие от прогулки в Центральном парке вместе с Темпл, поэтому я решила позволить нам с Реджиной непродолжительный досуг.
Хайди

Еда, я люблю тебя!
Пожалуй, это был один из тех случаев, когда я могла признаться в любви и быть при этом искренней, действительно чувствующей нечто подобное, особенно когда держала в руках долгожданную игру на консоль до ее официального выхода благодаря стараниям Финна или пробовала необычайно вкусный десерт, буквально тающий во рту. Будь я проклята своим агентом в очередной раз, но от одного вида на малюсенькие канапе, что совали во время перерыва на съёмках, и мое желание свернуть шею услужливому мальчишке возрастало в геометрической прогрессии. Поэтому едва заканчивался процесс, сопровождаемой вспышками фотоаппаратов, командами «встать сюда», «нет, туда», «голову выше», «замри», соглашением всех сторон, когда из сотни снимков выбирают два или три, я отправлялась на поиски нового кафе, чтобы удовлетворить свои низменные желания и заодно наградить себя за тяжелый день.
Мой лучший друг всегда удивлялся тому факту, что я возвращаюсь домой и тут же падаю на ближайшую горизонтальную поверхность, даже на журнальный столик бывало, потому что чувствовала, что еще немного и упаду. Ведь, что такого в том, чтобы позировать для фотографии, а потом красоваться на страницах журнала? Или пройтись по подиуму туда и обратно меньше минуты, так еще в известном наряде от кутюр? Поверхностное восприятие работы модели не обошло стороной и меня. Маленькой девочкой думаешь, как это здорово, весело, престижно, что сразу же появляются друзья и шикарный мужчина под руку, и несмотря на многочисленные скандалы и сплетни, связанными с этим, даже в подростковом возрасте это кажется пределом всех желаний. Благодаря деньгам отца и его связям, помноженным на безграничную любовь к собственному ребенку, я смогла получить то, что хотела. Сожаления не было, злости и ненависти к работе тоже, попыток, да даже мыслей уйти тем более, вот только усталость осталось из всего, что могло было быть.
Син

Медея
посмотреть

Рауль
посмотреть

Алесса
посмотреть

Арья
посмотреть

Даниэль
посмотреть

Син
посмотреть

Я никогда не был любителем поспать. Всегда просыпался слишком рано, пока другие предпочитали давить подушку и видеть сны. Я хотел находиться в движение. Выходить на пробежку ощущая, как холодный утренний воздух пронзает мои легкие. Чувствовать, что весь город еще спит. А я уже начинаю покорять новые горизонты. Это действительно доставляло мне удовольствие. Наблюдать за тем, как Нью-Йорк пробуждается. Скидывает с себя цепи царства Морфея. И на улицах города начинают появляться люди. А я уже готовил себе завтрак и готов был идти на работу. Конечно, в моей жизни выдавались дни. Когда я спал сутками напролет. Забывая обо всем и обо всех. Просто наслаждаясь отдыхом. Но такое со мной случалось редко. Сон — это потеря времени, а в моей жизни всегда было слишком много дел, которые я никогда не успевал сделать. Я не умел ценить свои возможности. Хватаясь за все подряд, я терял суть. И единственное, что мной двигало. Это быть лучше во всем. Я жаждал этого как рыба, которую вытащили из воды. Никогда не увлекаясь наркотиками, вечное соревнование со всеми превратилось в мою личную травку. То от чего я ловил кайф. Хотел получаться каждый раз новую и новую дозу. Мне было плевать, ступая я по головам или же одерживаю победу в честной борьбе. Ничего не имело значение. Кроме того, что я лучший. Но век лучшего недолог. И вот настал тот день, когда я стал бесполезен. Жалок. Слаб. Чертов калека, который не способен даже ходить. О какой борьбе может быть речь? Если даже собственные ноги отказывались мне подчиняться. Я не мог спать по ночам, это должно было меня серьезно обеспокоить. Непременно в той прошлой далекой жизни, я бы начал переживать. Мешки под глазами, никому не идут к лицу. Но сейчас мне было плевать. Потому что стоило мне только закрыть глаза. Заснуть. И я видел себя прежнего. Сильного и властного. Мужчину, который гордой походку ступает по земле. Он твердо стоит на ногах. И знает, что может поставить перед собой мир на колени. Но я ощущал, что это сон. Я знал, про эту невыносимую иллюзию, которая преподносила мне то, что я так жаждал. Первое время я просыпался в холодном поту. Начинал рвать на себе волосы и орать, чтобы выместить ту боль и злобу, которая копилась у меня в душе. Но спустя несколько месяц я смирился с этим. Ничего нельзя было изменить. Я не встану на ноги, и все эти попытки, моих родных помочь меня жутко бесили. Я перестал с ними спорить, молча принимал, все таблетки, которые мне давали.
читать продолжение: «I still think I love you»

Невероятно! Мой брат и на первой полосе, да еще и статья посвящена не расчленению собственной сестры, не смотря на отсутствие возможности передвигаться благодаря своим крепким и сильным ногам. Ты уже в шоке, Граф? Самое время выйти покурить, ну или в окно, как ты любишь, на волне депрессии и когда бесит все.
Свершилось, Граф. Ты в шапке, не прошло и года. Или все-таки прошло?! Да неважно, совсем неважно, главное мы сейчас можем с полной уверенностью сказать, что ты в очередной раз смог удивить всех сложностью выбора проблемы для своего героя. Колясочник. Что мы можем описать от лица колясочника, никогда не побывав на его месте? Нет, я, конечно, понимаю, что на месте дона Монтаны в свое время ты тоже не был, но писал отменно,… но все-таки!  Ты поставил для себя в очередной раз высокую планку и долго, упорно шел к тому, чтобы эту планку преодолеть.  Первые посты не всегда могут зацепить своим наполнением. В конечном счете, что такое первый пост?  Он лишь выстраивает вокруг себя дальнейший сюжет, позволяет мысли начать свой долгий путь по течению дальше, обрасти деталями. Чаще всего, когда мы пишем первые посты – это своего рода вызов самому себе, попытка поместить персонажа именно в ту ситуацию, от которой в дальнейшем и пойдет вся общая идея, потянутся сюжетные нити.
Ты смог ярко и в тоже время трогательно передать совместное утро двух людей, которые сблизились благодаря трагедии.  Твои мысли, чувства, в некотором смысле разбитость – все это тебе удалось передать в одном посте. И он (твой пост) действительно цепляет, не смотря на то, что в дальнейшем  и эмоции и сам сюжет должен стать более ярким и детальным.
Я всегда говорила, что твое творчество и твои герои меня вдохновляют, в каком бы амплуа ты не предстал для меня. Не сомневайся в себе и в своем таланте сценариста, режиссера и актера. У тебя все здорово получается, держись наплаву и тебе будет по силам любой шторм и непогода, даже если это отсутствие вдохновения или потеря первоначальной задумки с которой писался герой.  Ты выбрал верный курс, держи паруса поднятыми, а я буду твоим попутным ветром. Движемся к новым землям и новым горизонтам, мой капитан!)   
(с) Летиция

Нил

Медея

Мэд

Бенджамин

Мария

Син

Она заносит свои вещи в одну из комнат и, сгорбившись, садится на кровать, рассеянно разглядывая слабые колебания мелкого снега за окнами. За ее спиной - Мэдисон улавливает это каким-то шестым чувством, которое иногда подсказывает чрезвычайно восприимчивым людям, что за ними наблюдают - висит большое, ничем не обрамленное зеркало. Из-за того, что острые грани его, навязчиво напоминающие о голубоватых льдинках, намерзших на декоративных камнях рядом с бунгало, ничем не скованны, кроме своих собственных границ, зеркало кажется почти прозрачным, невесомым и иллюзорным, словно пролом, ведущий куда-то в другую комнату, заполненную солнечным светом Кицбюэля и склоненными над ним вершинами. Зеркало бы понравилось Мэдисон, не отразись в нем на мгновение она сама; если бы оно, столь же безупречно услужливое и равнодушное, как и все остальное в этом доме, не отразило в себе ее раскрасневшееся розоватое личико, имеющее какое-то отвратительное сходство с мордочками большеглазых херувимов на классических полотнах, она смогла бы смириться с ним. Но не теперь. Смогла ли Медуза выжить, взглянув на себя хоть раз?.. С этой мыслью Мэдисон берет с одного из кресел, стоящих рядом с камином, мягкий тканевый плед и, придавив его края между стеной и задней поверхностью зеркала, бережно и почти нежно укутывает его, разрывает связь между собой и тем миром-за-гранью, что привиделся ей на секунду за плечами безумного розовощекого херувима в отражении.   
«snow patrol» Мэдисон

Трасса сегодня была не совсем обычной, и состояла она по сути из двух частей и достаточно опасного разворота. Надо было проехать по прямой, развернуться вокруг бочек, заполненных водой и назад по той же прямой. Каждый из нас понимал, что настоящая гонка начнется не в момент старта, а в момент разворота. Он скорее всего решит половину гонки. Но несмотря на это, ни я ни Маркус скорости не особо сбавляли. Я просто не могу пропустить его к развороту раньше, тогда мой дьявол просто не выдержит. Маркус хорошо понимает мой замысел, ведь если дать волю дикой собаке, то она будет кусать больно. Парень не пропускает меня слегка вырываясь вперед. Бесит. Хочется ускориться, но сейчас не время. Любая ошибка  и я попросту не смогу развернуться на скорости назад, потеряв драгоценные секунды. Падает тот, кто мчится во всю прыть. Следовать бы этому совету. Но скорость – это мощь, скорость – это радость, скорость – это незамутненная красота. Рано или поздно ты начинаешь это осознавать. Осознавать свою беспомощность перед силами природы, перед законами физики. Грань ты понимаешь в тот момент, когда едва ли не вылетаешь с трассы. И в эту секунду подсаживаешься на вид наркотика и удовольствия, что подарила человеку техническая революция. Скорость — как возможность контроля. Знать, что можешь управлять тем, что не поддается контролю, особое удовольствие.
Поворот уже не за горами, и по счастливой случайности Маркус не рассчитывает на то, что я брал уроки у Глории.
«riders on the storm.» Тайрон

Убийству мечты, что стоила ей невероятно дорого. И дело было не в выходные из зоны комфорта - Уолш мечтала уехать из Англии, от промозглого тумана, что добирался до самых костей даже сквозь шерстяное пальто, она бежала из дома при любом удобном случае - будь то учеба в другой стране, спонтанно увиденный недорогой билет на самолёт, который непременно должен был доставить ее в место мечты или мастер-класс французского повара где-нибудь в России - не важно куда, главное прочь. Дело было даже не в любимом ресторане, который продали почти мгновенно - спустя время ее собственное заведение к Эксетере больше раздражало, чем приносило радость, а в том, что ей всегда хотелось чего-то большего, чем хорошая и качественная еда: идею, которой следует стремиться, ведь качество никогда не должно являться самоцелью. И дело было даже не в том, что они с Кристофом вдвоем в незнакомом городе на другом конце мира от отчего дома пытались изничего создать прекрасный ресторан. Она отчетливо помнила это ощущение собственной ничтожности в огромном городе, что стало накатывать, когда в будущем Фаренгейте только красили стены, она знала, как страх неудачи подбирается к горлу, и приходится заливать его вином в надежде, что наутро останется только головная боль. Но ощущение возвращалось. Казалось, что к моменту, когда ресторан все же открыл двери, она пережила все стадии отчаяния и прошла все круги ада. От желания опустить руки и все бросить до восхищения и вдохновения и наоборот, обратно в глубину отчаяния.
«сквозь горячий асфальт прорастает клевер» Ада

– А давай, – примирительно вскинул руки Арчи, непроизвольно стряхнув пепел мимо чашки, и перевел взгляд с Самин на Дарью, – у нас будет свой бар – с блэкджеком и бабами. Можем поехать ко мне – специально для Сид я держу на кухне медицинский спирт.
Не то чтобы она к нему прикладывалась и не то чтобы специально для нее – однако спирт действительно не раз сослужил ей службу по назначению, а ввинтить более профильную шутку Арчи не потрудился. Вообще-то Арчи думал: «зачем ехать отдыхать в Вегас, если после Вегаса нужно отдыхать еще неделю?». Еще Арчи думал: «зачем идти за бабой в бар, когда уже пьешь с двумя?» – и сначала смотрел на точеную фигуру Дарьи, плотно упакованную в цветастое платье, затем на ее тронутое косметикой лицо и буйную копну кудрей, затем перевел взгляд на Сид и поморщился. Вообще-то она красивая, – любезно напомнил он себе проверенный опытом факт, – просто не сегодня. Хит крепко затянулся и в предлагающем жесте протянул початый «мальборо» Дарье.
Гарпии тотчас объединились и уже пикировали на него, сгруппировавшись под действием древнего инстинкта под названием «женская солидарность», вовсю совали свои симпатичные клювы в его дела и охотно раздавали непрошеные советы, но Арчи вырос с сестрой – а значит, женскими уловками его не проведешь, поэтому он только хмыкнул и подсобил даме огоньком.
«Depression Club» Арчи

- Не важно, какое имя у дракона, важно то, что он - дракон. И у него пламя в душе, понимаешь? - Рита Мэй потихоньку успокаивалась, утирая ладошкой слёзы и внезапно болезненно реагируя на замечание Рауля о поле маленькой лошадки. Маленькая лошадка - большой дракон с сильными крыльями, и этого у него не отнять, как его не назови, кем он не родись. Есть вещи, созданные защищать тебя, и Карамелька защитит, даже когда явится самая большая метель.
Слова Рауля, его действия - они закружились вокруг Риты этой самой метелью, и она успевала только кивать, не понимая или не желая понимать во всё то, что происходит. Она поймёт позже, когда на город окончательно опустится ночь, когда её друг будет разгуливать по розовому саду - он всё ещё не нашёл свою Принцессу. Тогда, глядя на свою маленькую лошадку, Рита Мэй обратится к реальности и гуглу, обитающему в ней. Это последствия детской безответственности, которая так не нравится месье Сорель, но если бы отец Риты только видел, в каком состоянии находится её дочь, то он простил бы ей это.
Он почти не помнил, как цветы увядают зимой.
Но Рите Мэй всё-таки пришлось очнуться от своей полудрёмы, когда Рауль указал на стопку бумаг. Рита встрепенулась, даже вздрогнула, и с неожиданной резвостью накрыла листы бумаги ладонью.
- Прости меня. Тысячи раз. Миллионы раз. Но моим ответом тебе будет "нет". 
«side by side» Рита

Через несколько кварталов Одри перешла на бег, лавируя между прохожих и не сталкиваясь с ними только благодаря вот уже четыре года живущей в ней ловкости. Она могла бы пробежать так половину города и даже не запыхаться. Она могла бы бежать дальше из Нового Орлеана, пока под ногами не кончится дорога, или она сама не упадёт в изнеможении. Уже смутно, но Пейдж до сих пор помнила собственный восторг и воодушевление, когда обнаружила в себе силы. До полнолуния было так далеко, а она была такой глупой. Глупой и счастливой, перебирающей новые родившиеся возможности. Она смеялась и бегала по какой-то заброшенной стройке, испытывая своё тело. Она ликовала. Большей дурой себя теперь и представить не выходило. Знала бы сразу – сбросилась бы с крыши, а не смотрела горящими глазами сверху на город. Хотя в этом плане Одри отличалась малодушием, и сколько бы дерьма не преподносила ей жизнь, Пейдж с ней расставаться всё-таки не планировала.
Хлопнув дверью так, что задрожали стёкла, и почти не сбавляя скорости, она пронеслась в ванную, по пути сдирая с себя одежду. Из груди рвался то ли рык, то ли простой человеческий крик, и сдерживать его уже никаких сил не было, ибо в противном случае Одри взорвалась бы прямо здесь, на месте. Если у неё в голове всё ещё бродили мысли добраться до Дигги за новой порцией травки, то все они вымылись огненно горячей водой душа, под которым Пейдж до красноты оттёрла свою кожу.
«Wicked Game» Элеонор/Одри

You are nobody's property

Лучшая игра недели

Встревоженный звериный рык прозвучал за моей спиной. Бластер, ловко крутившийся в моих пальцах, не прекратил своего причудливого танца, который при неловком движении мог бы стать смертельным, попади шальной выстрел в рычаги панели управления.
— Что случилось, Чуи?
Вуки, занявший дверной проём, промычал нечто неопределённое. Другим показалось бы, что шириивук выражает исключительно эмоции этой причудливой расы, но я как никто другой знал, что язык моего лучшего друга значит больше, чем пламенная речь сенаторов, владеющих основным галактическим языком.
— Утечка в реакторе? — казалось, что переливчатое сияние индикаторов и предупреждающий писк, который нарастал с каждой секундой, нисколько не волновали меня. На самом деле это было не так. Я умело скрывал эмоции и блефовал — как будто сидел за столом напротив оппонента, решившего обыграть меня в сабакк. Карточные игры были моей страстью, не считая «Сокола Тысячелетия» и… “Попридержи бант, Соло. Всё могло измениться…” — Перекинь резервную мощность на запасной бак. Справишься без меня?
Утвердительное ворчание послужило условным сигналом для того, чтобы я вновь уставился в иллюминатор, наблюдая за тянущимися в гиперпространстве нитями звёзд. Мы держали путь на Кореллию — планету, где я родился и провёл своё детство под покровительством Шрайка — ещё того вора и пройдохи, который облапошил по крайней мере половину Галактики. После смерти Дьюланны куда только не заносило мою шальную задницу: на тропическую Илезию для службы хаттам, на урбанистичный Корусант для поступления в Имперскую академию, на Кариду для продолжения обучения… И это не считая забытых всеми планет, на которые мне приходилось отправляться уже будучи контрабандистом. Помощь повстанцам также обошлась в пару–тройку путешествий по Галактике, но я не жаловался.
Честер/Хан Соло

- Стоп, - я поднимаю слегка дрожащую руку, впервые потеряв над собой контроль настолько, что даже мое тело было против меня, и благодарю мысленно всех тех нянечек, что приучили меня одеваться, потому что широкая накидка скрывало то, как трясло не только мою кисть.
- Лея, он спас мне…
- Пожалуйста, - снова перебила, голос сорвался на последних буквах. – Я уважаю твое отношение к этому человеку, но и ты уважай мое.
Новость о том, что Дарт Вейдер и ее отец могу встать рядом друг с другом, а потом стать одним лицом никак не укладывалось у меня в голове, а перед глазами постоянно стояла картина взрыва родной планеты, где остались мои приемные родители, мои друзья, мой народ, для которого я была принцессой, в мгновение ока все обратилось лишь в воспоминания, приносящие сильнейшую боль в груди и ощущение невосполнимой потери. Я верила брату, что этот человек спас его, что уничтожил Императора и положил конец этому ужасу, охватившему всю галактику, да даже если не провел финальную черту, то сделал первый шаг к тому, чтобы начать заново отстраивать мир, и все же я не могла быть даже каплю благодарной или пытаться простить.
Судорожно вздохнув, я обхватила себя руками, отвернувшись к окну, чтобы взглянуть на ночной Набу, усеянный яркими огнями, создающий иллюзию парящего острова над всем этим темным лесом, окружающим большую часть поверхности. Полет сюда был спонтанным, неоправданным ни одной миссией, ни логичным, никак не связанным с тем, что предстояла огромная работа для восстановления порядка и мира, очистки от всего, что осталось от проклятой Империи. Меня тянуло сюда так сильно, обещаниями почувствовать родную связь с родной матерью, которую я никогда не знала, узнать тем, как она жила, услышать рассказы, найти голограммы – да все, что дало бы мне представление о ней.
Син/Лея

Если ты рядом

Чтобы привести свою голову в порядок, Кэри требуется несколько часов и пару стаканов виски, которые он так и не допил. Ему (да и не только ему) необходимо было все обдумать, упорядочить мысли. Да и, в конце концов, необходимо сходить по одному делу, правда предполагалось, что состояние будет более трезвым. Поэтому мужчине приходится перенести эту встречу на завтрашний день. К тому же, вряд ли он смог бы быть полностью сосредоточенным после того, что произошло ранее.
Через несколько часов, ближе к вечеру, когда Хью возвращается в их квартиру, Кэри чувствует, словно какую-то недосказанность между ними, хотя это и не удивительно, ибо они еще не все обсудили. Например, что будут делать дальше, чувства и прочее-прочее. Одно дело признаться в чувствах друг другу, пусть и не в любви (по крайней мере, не открытым признанием), а другое - начать отношения. И лучше им обсудить ту же разницу в возрасте - будет ли она такой уж и проблемой, не смущает ли их она. В общем, все не так просто, как могло показаться с самого начала.
Галлахер встречает Хью в коридоре - уже снимающего с себя в верхнюю одежду. Невольно улыбается, позволяя себе немного понаблюдать за парнем. Теперь, когда их связывает не только соседско-дружелюбные отношения, в какой-то степени он теперь видится Кэри с другой стороны (в хорошем смысле).
- Я думаю, нам нужно все обсудить, например, что будет дальше и другие насущные вопросы, - внутри все словно переворачивается, а внизу живота порхают бабочки, словно ему было не 37, а 17. И Кэри не сказал бы, что ему не нравится это ощущение, отнюдь.
- Пойдем, - берет за руку, и ведет их в гостиную. Неподалеку от дивана стоит бар, в котором было припасено пару бутылочек хорошего вина (и конечно же не только его), и несколько бокалов.
Кэри

Размышляя когда-то о своем возможном уходе из квартиры Галлахера, Хьюберт осознал, что идти ему, в общем-то, некуда. Не возвращаться же к отцу в родной город. А искать съемное жилье с подходящей суммой аренды не так-то просто, учитывая цены в районе неподалеку от работы. Да и куда, собственно, теперь бежать, когда брат снова заперт в лечебнице? Правильно, никуда.
Выйдя из поезда и поднявшись по лестницам метро к выходу в город, Мэтьюс идет пешком еще примерно квартал, а потом решает пробежаться, так как уже почти опаздывает на встречу с бывшей однокурсницей. В общем-то, метров через сто он жалеет об этом, потому что в боку начинает болеть и приходится остановиться, чтобы отдышаться и попытаться унять неприятное ощущение. Швы практически полностью зажили, после операции прошло больше месяца, но иногда в такие моменты боль возвращается снова. Хью пожалел, что не взял с собой таблетки, оставив их лежать в ящике тумбочки в своей комнате.
Забавно, что большая часть однокурсников после ухода Хью из универа перестали с ним общаться. Единственной, кто с тех пор не оставляла попыток справляться о его делах, является Джози. Они как-то сразу подружились, еще с первого дня, и по сей день продолжают периодически общаться. В качестве еще одного интересного факта можно назвать то, что девушка как-то призналась Хью в своих чувствах, сказав «ты мне нравишься», однако ему пришлось озвучить вежливый отказ. И потом еще несколько раз извиниться за то, что не может ответить взаимностью в нужной степени.
Да, Джози ему симпатична, но лишь как подруга и хороший человек, с которым всегда можно поболтать о чем угодно. Однако начинать отношения, не имея каких-то определенных чувств, Хьюберту тогда показалось неправильным. К счастью, девушка не обиделась.
Хьюберт

Death Becomes Her

Ну… может и сойдет. Во всяком случае, на несчастного и потерявшего подругу он точно похож. – Последний раз Медея оценила результат своих трудов, перед тем как подставив руку, помогла парню подняться в его новой, еще более неприспособленной для местных полов обуви, но, к сожалению, другого выбора у них не было, только если посадить Мэда в инвалидное кресло и повысить тем самым его мобильность. Вот только видеть друга в таком, еще более зависимом виде, увы, было бы еще беспокойнее, да и не было в их отделении подобных кресел, ни к чему, обходились и лежачими местами. Может напрячь кого из санитаров, чтобы сбегали? Ладно, если потребуется, так и сделаю. Но первые шаги Мэд все же смог сделать без тройных тулупов на отполированном кафеле, а Медея же в свою очередь старалась не гнать коней и держаться рядом, прекрасно понимая, что без ее присутствия первый же встречный, будь он Сестрой, санитаром или врачом, обратит внимание на необычного визитера и поспешит оказать ему консультационные услуги по выбору дальнейшего маршрута. Конечно были те, кто вполне обойдется корректными словами, но увы, даже среди мед персонала, встречались исключения (и не Медея ли тому служила подтверждением).
- Телевизор работает. С ним проблем нет, не волнуйся… - Впрочем, их отделение отнюдь не было замогильной изолированной зоной, посетителей хватало. Родственники, сотрудники полиции, адвокаты, все, кто мог прийти к ним за заключением или прочей бумажной волокитой, а так же на опознание или непосредственно за телом усопшего. Таких людей всегда сопровождал кто-то из персонала, в основном сестры, отрывая самих патологоанатомов только если требовалось их непосредственное участие, экспертное мнение и оценка произошедшего. В основном поток приходился на регламентированное время.
Медея

Ну, значит, как-нибудь он подойдет, чтобы посмотреть ее антенну, хотя в таких вещах Мэд разбирался маловато, но если там что-то очевидное, то починить ее не составит труда. Не мог же он оставить Медею без телика - это было одним из столпов ее культурного времяпровождения после работы, когда она глушила пиво или что покрепче, но неизменно под дурацкий треп из ящика. Для самого мужчины это все скорее было просто бегающими картинками по экрану, чересчур утомительно, чтобы глядеть в одну точку и напрягать извилины, вслушиваясь в речь, большую часть из которой, если дело касалось региональных новостей, он даже и не понимал - может, дело было в скорости диктора, а, может, и в самом наборе слов. Так или иначе, а Мэдок был настолько далек от зубодробительной политики, что и воспринимал весь мир исключительно по понятным законам улиц. Ну, конечно, не до того, что вообще не представлял как другие живут иными ценностями, но и не углублялся в понимание, воспринимая все новое и чуждое с настороженностью и опаской. Например, не любил всех этих больничных правил, которые всегда оставались за него где-то за гранью, и каждый раз он спотыкался о то, что его вновь и вновь за что-то отчитывали, а недавне даже выбросили из клиники за нарушение режима, хотя Берк и представить себе не мог, что в палатах нельзя употреблять спиртное... ну, с расколоченной соседу физиономией он был отчасти согласен, хотя тот все-таки попросту его спровоцировал на грубость.
Их караван продвигался медленно, но уверенно, в конечном итоге, выведя обоих в двери отделения с гордыми бесцветными буквами патологической анатомии на нем, где Мэдок оказался впервые и был даже несколько возбужден заинтересованностью - ведь именно здесь находили свой приют практически каждый из компании таких же подонков, каким был он сам.
Мэд

L'ete indien

Жизнь не всегда делилась на черное и белое. У Бена было серое и черное до того, как он встретил Марию и сердце внезависимости от его желаний полюбило слишком сильно. Любовь шедшая из самых глубин его души была дикой, непонятной и тревожно необузданной. До нее он не испытывал подобных чувств. Всепоглащающих. Таких мощных. Сбивающих с ног. Он боялся этих чувств. Пытался не подпускать к себе слишком близко. Прячасть в панцире, мужчина ждал, когда дурман отступит, когда голова вновь станет ясной, чтобы опять повторить выученное наизусть собственное правило «чувствовать нельзя». Но в тот раз это не сработало. С Марией это не сработало. Он продолжал чувствовать, хоть миновали недели, месяцы и годы. За сущностью зверя он пытался спрятать свои уязвимые места, те чувства, которые рождались рядом с девушкой и которые умела пробуждать только она. Когда и этого стало мало, Бее пытался гнать ее от себя. Глупо полагая, что в разлуке любовь угаснет и он сможет существовать как и раньше, не познавал девичьей нежности и заботы, забыв, какими на вкус были ее губы и трепетный прикосновения кожи к коже. Он не забыл. До сих пор не смог забыть. Никогда не забудет. Это высечено на его коже, живет в теле. О ней помнит его душа.
Их дорога покрылась шипами и острыми камнями. Кровью... там было так много крови. За спиной осталось слишком много ошибок, его ошибок. Слишком много предательства и боли, деяний и обжигающе-ранящих слов. Слишком много всего, чтобы не найти прощение для себя. Порой в капкане мыслей назревало то, что Мария никогда его не простит и не сможет быть с ним. Порой он просто цеплялся за исчезающую надежду и довольствовался тем, что она не гнала его прочь.
В тишине изредка потрескиввющего очага Бен позволил себе не думать о том, что было и что будет.
Бенджамин

Поцелуй казался чем-то нереальным. Ирландка ущипнула бы себя, если бы смогла пошевелиться. Хотя нет… Вранье… Мария не посмела бы разрушить почти волшебное мгновение. Жаль, что в голове роились оговорки и противоречия, не позволяющие притвориться просто женщиной в объятьях любимого мужчины. Бетанкур неустанно искала объяснение поступку монстра. Зачем он это делает?  Страсть забыла дорогу к порогу их обиталища. Мимолетная сцена в душе не шла в расчет. Промелькнула призраком взаимного влечения. Летучим голландец проскользила по водной глади и растворилась в мыльной пене. Совместное купание вытащило на свет  слабости блондинки и подчеркнуло решимость Бенджамина держать свой член подальше от потасканного тела. Полчаса после водных процедур подточили самообладание монстра? Маленький уютный коттедж, шелест осенней листвы за окном и до боли знакомые звуки... будто они вернулись  домой после долгого изнурительного путешествия.  Человеческое  брало верх над хищником. Бен позволял себе проявление сентиментальности. Утратил бдительность и угодил в ловушку времени. Перенесся на годы назад. Они вновь на Аляске. Прячутся от всех за стеной вековых сосен и заснеженных гор. Ри не могла винить монстра за слабость. Сама готова нырнуть в омут с головой. Притвориться, что не было предательства и потерь. Сбросить с сердца груз обид. Позволить себе воспарить к небесам. Что в этом плохого? Разве сложно? Она заслужила передышку.. Пусть узенькую… но белую полосу. Увы.. зверю оказалось намного проще забыться в поцелуе. За его спиной огромные кожистые крылья, а у Марии уродливые рубцы. Им не оторваться от земли вместе. Девушка могла только пасть ниже… в его... в своих глазах. Обнять мужчину за шею, притягивая его ближе к себе, а в ответ услышать презрительное «шлюха»…словно прошлых постельных «шалостей» ей было мало.
Мария

Прочь из МОЕЙ головы, скотина. Пожалуйста.

И больше ничего. Сет ждёт какое-то время, ожидая дальнейших распоряжений, но ничего не происходит. Никто не ищет его, он почти разочарован тем, что у него больше нет никаких занятий, чтобы скоротать эти часы. Он убивает время бесцельно слоняясь по улицам, освещённым косыми лучами солнца, медленно катящегося к закату. Пялится на витрины, выдыхает воздух, отравленный смолой и никотином - он тратит последние деньги на сигареты, и вряд ли сможет отвести своего сегодняшнего спутника в кино или на танцы. Но ведь они оба хотят не этого, так?
Назначенное время встречи, которого Сет ждёт так долго и так безнадёжно, как это обычно случается, застигает его врасплох. Он спохватывается за несколько минут до восьми часов, оглядывается по сторонам как загнанный зверь, мучительно отыскивая потерянное направление. Лабиринт безликих улиц поглощает его, и ему требуется собраться, чтобы найти дорогу обратно к госпиталю.
- Идём к тебе.
Сет задыхается, окутанный чужими объятиями, а его глаза смотрят в смеющиеся тёмные омуты глаз Мемо, и он ощущает, как его засасывает куда-то под землю. Как зыбучие пески наполняют его лёгкие, не давая вздохнуть свободно. Секунда - и его подвижный любовник ускользает, направляясь в сторону подземки своей дразнящей танцующей походкой. На нём больше нет формы, и он двигается легко и плавно, входя в закатный Нью-Йорк как грёбаный нож в масло. Заставляет Сета сцеплять зубы до боли и царапать ладони обгрызанными ногтями.
Мемо буквально нарывается, и зверь внутри Сета поднимает голову, воет и грызёт удила. Он едва передвигает ноги, едва осознаёт, что происходит вокруг них.
Энджел/Сет

Мемо живёт словно во сне в этот момент, когда идёт чуть впереди Сэта, обгоняя его всего на несколько шагов, ощущая чужой взгляд всем телом. И ему это льстит, напоминает, что жизнь соткана не только из воспоминаний и злости, не зациклена на том дне, когда всё пошло кувырком. Ему даже удаётся уничтожить цифру одиннадцать, которая жжёт радужку, оставить на ней только след воспоминания о том, как выглядит Сэт. Иногда можно смотреть на человека каждый день – и он будет тебе чужим, а иногда достаточно только нескольких встреч, чтобы принять его как родного. Мемо краем глаза замечает взгляд девчонки, которая едет на соседнем эскалаторе. В её глазах такое вожделение, что его передёргивает.
«Это мой мужик», - думает он, глаза, и без того тёмные, становятся чёрнющими и злыми. Когда он успел стать его? Один раз, как известно, не делает двух мужиков подростками в отношениях. Поэтому скоро у них будет второй раз, чёрт возьми.  На этот раз пострадает диван. Или, может быть, они доберутся до кровати. У Мемо по дому теперь разбросаны гандоны и тюбики – каждый с разным запахом. У кровати клубничный, в хлебнице – вишнёвый. Отмывать зад от масла – то ещё удовольствие, поэтому Мемо подготовился.
В вагоне им удаётся устроиться у окна, но народу много, и Сэта притискивает к Мемо так тесно, что в ушах тихонечко звенит. Но Рамирез и не думает сопротивляться, он приоткрывает рот и тихо выдыхает. Все мысли вылетают разом, он плывёт, ощущая чужое желание – неприкрытое, такое пошлое, - даже лучше. Чем своё собственное. Он негромко хнычет, желая прижаться задом к нему ближе, потереться. Мемо хочется почувствовать больше, хотя и сейчас ощущения запредельные.
Мемо

Алиссия
посмотреть

Джонатан
посмотреть

Вероника
посмотреть

Рауль
посмотреть

Ричард
посмотреть

Джонатан
посмотреть

Дэвиду казалось, что Каролина будет с ним всегда.
В пресловутых брачных клятвах, когда звучат слова и в горе, и в радости, в богатстве и бедности, всегда хочется ухмыльнуться потому что существует лишь малый известный ему процент людей, что могут похвастаться выполнением данных обязательств перед друзьями, родственниками, священником, да самим Господом Богом. Он бы не спешил назвать это все абсурдом актеров на сцене, бездарных настолько, насколько же и известных, когда приходиться приклеивать улыбку ко рту и откровенно врать, как же замечательно они сыграли, поздравлять и желать успеха, счастья, здоровья и по стандарту дальше. Стэнли овладел искусством лицемерия в совершенстве, мог быть убедителен даже в том, во что сам не верил, он был фальшивым и совершенно не искренним, если того требовала ситуация или человек, но видеть этого не позволял никому, в особенности то, каким мог быть в своих собственных четырех стенах. Площади, где нет любопытных глаз, а гости столь редкое явление, что не заботился даже о большем количестве посуды, потому что не любит присутствие посторонних, несмотря на огромное количество знакомых, небольшое друзей, и собственных родителей. Выстроенная крепость была создана для отдыха, где мужчина мог не хвастаться своими аристократическими замашками, умением отстегивать саркастические замечания на уровне, недоступном никому, одеваться с иголочки и, не дай Бог, закинуть ноги на диван в обуви. Дэвид был чистоплотным, любил порядок, иногда позволял себе развалиться, устраивая в квартире бардак в разумных пределах. Разгрузочные дни, они так их называл, чтобы поддерживать форму настоящей скатины на работе, на приемах, да везде.
читать продолжение: «breathe in and breathe out»

Привет, милый.
Я уже знаю, что ты обновишь форум и искренне удивишься. Очень надеюсь, что не будешь есть в этот момент, а то сначала придется откашляться, а только потом успеть почитать мою речь.
Уж не знаю, почему ты не веришь в себя с завидной регулярностью, что мне хочется завести себе плетку и каждый раз, когда ты говоришь «не получилось» пользоваться ей. Но мы-то знаем, что мазохисты и лучше никому от этого не станет. Кхм. Вот об этом подробнее поговорим лично, кажется, не для этого мы здесь сегодня собрались.
Лично я тут прыгаю от радости — с тех пор, как мы начали вместе играть, ты уже попадал в лучшие, но тогда не мне выпала честь писать тебе поздравления и восхищения на лучший пост, но я ждала, я верила, и, наконец, дождалась! МВАХАХАХА.
На самом деле, это потрясающая закономерность: спустя год мы поменялись местами на зеркальной истории персонажей. Снова авария, снова страх и снова мысли только об одном человеке.
Ты так любишь вспоминать о том, что давным-давно, несколько игр и бесконечное количество постов друг другу назад мы договаривались с тобой, что у нас не будет драмы. Да и про пару тогда совсем не говорили, помнишь? И теперь мы здесь с сильнейшим постом, который заставил меня бросить все и долго сидеть на скамейке торгового центра, читая его. А потом, когда я дочитала, я отчетливо помню, что сидела еще некоторое время и никак не могла прийти в себя. Для меня именно это всегда было признаком качества поста — когда ты залипаешь и просто ничего не можешь сказать. Слова приходят немного потом, но первое время получается что-то нелепо мямлить и слать стикеры.
Я все не могу поверить, что уже пролетело столько времени. Столько всего отыграно (спасибо тебе за это бешеное вдохновение) и столько всего еще предстоит отыграть (мне порой кажется, жизнь Стэнли продумана настолько вперед, что нам можно играть ее до конца нашей)), и это — нереально круто. И за это стоит благодарить тебя, ведь ты не даешь мне расслабляться и исчезать в работе окончательно и вдохновляешь на новые подвиги.
Вот сейчас мы переписываемся с тобой, я пишу эту речь и скажу тебе здесь «перестань со мной спорить, засранец, ты же знаешь, что я права». И уже сегодня ты это нехотя признаешь, потому что ты — лучший. Не только для меня, хотя я буду радостно любоваться на твою моську в шапке форума (с телефона, в основном, конечно, но от этого моська не будет менее прекрасной).
Я безумно рада, что у нас получилось не смотря ни на что, и получается раз за разом, и будет получаться еще и еще, ведь это — главное. Я рада, что у нас все получилось именно так (да-да, я помню, что ты положил глаз совсем на другую женщину тогда, но теперь, уже даже не год, а полтора или два спустя мы оба с тобой понимаем, что вышло все это к лучшему. Да и ее ты тоже заполучил, но об этом я расскажу в следующей речи на лучший пост хд), я рада, что мы стали гораздо большим, чем соигроками (между прочим, тебя ждет твой магнит из отпуска -____-), я рада, что наши истории живут, и я безмерно счастлива, что мне пишут ТАКИЕ посты. Спасибо тебе за такое шикарное возвращение из отпуска!
Я тебя люблю.
А еще... Это, между прочим, немаловажная деталь.
Я очень хорошо помню, чем закончилась твоя речь для меня в прошлый раз.
И сейчас момент и здесь, и по сюжету, позволяет:
Дэвид, я согласна!   
(с) Каролина

Cамин

Мария

Бенджамин

Нил

Син

Летиция

Честность - не самое сильное из твоих качеств. Ты вообще знаешь очень мало людей, которые говорили бы честно и откровенно, и при этом добровольно. Из кого бы ни пришлось силой вытягивать каждое новое правдивое слово, ты не переставал думать, а правда ли это? Вновь отгоняя от себя тень сомнений и не доверия. Ты умеешь доверять людям, но каждый раз очень осторожен. Несколько раз обжигаясь, человек должен научиться останавливаться прежде, чем вновь шагнуть в огонь. Ты столько раз уже разочаровывался в людях, что впору было менять профиль в работе и идти... куда же? В священники? Но разве люди честны перед Богом? Разве их душа открывается и становится чиста? Ты уже и в это не веришь. Может, судишь лишь по себе, а может... А что может, Леннарт? Ты ведь сам ни разу не был на исповеди. Тебя туда и не тянет. О чем ты можешь рассказать? Какую правду сказать? О том, что влюблен в женщину, с которой должен был быть счастлив твой брат? О Елене, что живет в твоем сердце, а любовью к ней ты предавал и собственную жену, с которой тебе так тяжело давался каждый новый день. Священник бы тебя спросит: тянет ли тебя к Елене и ты бы сказал, что «да». Тянет так же сильно, как и в вашу первую ночь. Тянет, и ты думаешь о ней в те мгновения, когда понимаешь, что не слышишь, как в твоей груди живет сердце. Оно осталось у этой женщины, и сил нет для того, чтобы попросить ее вернуть тебе его.
«.стоит отвлечься на миг» Леннарт

Если внимание слишком надолго зацикливалось только на одном предмете, то он постепенно терял собственную форму. То же самое происходило со смыслом с десяток раз повторенного слова. А потому Рипли изыскивал для себя возможности подумать о чём-либо ещё, кроме беспросветного дождливого мрака конголезских джунглей, иначе котелок давно бы уже перегрелся и отказался работать. Сидел бы он на крыше один, как попугай на жёрдочке в своей клетке, наверняка про себя повторял бы по очереди клички всех оленей Санты по порядку; пел бы, едва шевеля губами, залихватские портовые песенки; или придумывал, как из национального парка добраться до деревни Икоко, которую тоже хотел бы увидеть, раз с остальным не так повезло. По крайней мере, так он думал теперь, хотя, чего греха таить, может быть, раскис бы так же, как земля под ливнем. Зато здесь и сейчас с ним оказалась Элис. Так себе достижение, конечно. Могла бы протанцевать до утра в баре Мбандаки, где риску подвергалось разве что содержимое кошелька, а уж никак не жизнь. Резонно пожав плечами по поводу несбывшихся мечт, Купер уже почти округлил губы в ответ на реплику о Сливках, точнее, на её продолжение, но прикусил язык. Рождество тоже случалось один раз в год, однако никому не приходило в голову, что его можно успеть не прочувствовать, хотя… да, Рипли думал вовсе не о Рождестве.
«don't yawn, cause this is Africa» Рипли

Её жизнь с самого начала была банкой с серой краской. Такой, срок годности которой давно истёк, субстанция ссохлась, превратившись в единый кусок, покрытый трещинами. Просто так его теперь не достать из жестяных застенок, но если щедро залить растворителем, можно добиться относительно сносного результата. Но даже в этой жиже, там, где не должно было быть ничего вдохновляющего, ничего трогающего и волнующего, ничего вызывающего трепет и восторг, Джин находила всё это, собирая в ладони, нанизывая счастливые, уютные события, как бусины на нитку. В тех, наполненных серостью днях, нет-нет да и встречались другие, те, которые уютно ложились в пальцы, которые приятно было подносить к лицу и рассматривать со всех сторон, лёжа на продавленном, пахнущем мочой диване. Не веря в сказки и в Фею Крестную, Джин верила в то, что мечтать не вредно, а часто даже полезно, потому что иногда только мечты и давали ей стимул подниматься по утрам, возвращаться в дом, где её никто никогда не ждал, терпеть побои, оскорбления и издевательства. Мечты вырваться, стать сильнее, найти возможность превратить банку серой краски в разноцветное полотно, наполненное жизнью и радостью. Когда в её жизни появился Арчи, она нашла счастье в редких дружеских посиделках и выходах, в прогулках, походах в театр и в кино.
«Sorry, I need time» Джиневра

Я хочу послушать твою сказку о нас.
Как однажды Принцесса, придерживая свои многослойные юбки, забралась в тёмную, страшную пещеру не по принуждению, а по доброй воле, и там нашла не Зверя, а разумное существо. Он мог бы казаться ей ангелом, сошедшим со страниц сказаний (а может и проклятий), она могла бы полюбить его, как брата, как отца, как сына - про святой дух умолчим, не к месту. Кожа его - серое полотно, разум его - гавань туманная, мысли его - путы, да только окаянные ли? Он взял себе имя - Кардинал.
Принцесса вела его к свету, Кардинал тянул её к себе во мрак.
Так они и застыли в полумраке, в полумире.
Мы пронизывали реальности, сквозь времена и истории, оборачивались ветрами. Так угадай же, кто из нас Норд?
Мои глаза закрываются, чтобы открыться вновь и взглянуть на тебя, моя печаль. Вечное спасение, вечная боль, мне без тебя не существовать. Моя печаль, моё проклятие.
Там, где ты, меня нет, оттого глаза и закрыты. Свет виден ясно там, куда он никогда не проникнет.
Надежда расцветёт там, где её не ждут.
«close my eyes» Рита

Я периодически кому-то кого-то напоминаю. Со всеми бывает, я и сам не исключение. Кого-то давно не видишь, с кем-то  встречался раз в жизни и не смог толком запомнить его лица, в то время как заметив кажущиеся знакомыми черты в человеке с улицы, преисполняешься уверенностью, что этот тот самый человек. Так бывает. Обознался, что поделать. Неловко это почти всегда, почти всегда для обеих сторон. И вот, выяснив, что произошла ошибка, люди с натужными улыбками расходятся по своим делам, стараются не вспоминать. Бывают и забавные случаи. Со мной тоже бывали. Перепутали как-то с одним актером довольно специфического жанра, пришлось доказывать - что это не я. Но вы бы видели разочарование на лице оппонента! На миг я почувствовал себя скотиной - разрушил чью-то мечту, чью-то надежду.
Я это все к тому, что жаль было бы разочаровывать человека, который, кажется, увидел во не старого знакомца. Его лица я положительно не узнавал, не мог вспомнить, где видел его, да и видел  ли когда-либо. Даже место жительства, названное для того, чтобы дать толчок памяти, только больше запутывало меня. В тех местах я знал многих, и многих не видел на протяжении вот уже десяти лет, а то и больше, и это я не говорю о школьных приятелях, с многими из которых я не хотел бы встречаться по тем или иным причинам.
«Жизнь твоя сплошной проклятый компромисс» Донован

Я был уверен, что был эгоистом. Я не думал о том, каков приходится другим людям рядом со мной. Как оказалось, я просто не встречал того, ради кого хотел стать лучше. Даря тебе не просто свободу, а целую жизнь, я отдавал тебе то лучшее, что есть во мне. Те капли доброты, которыми я был обделен. Я жил карьерой и довольно быстро и успешно ее построил, и.. мне плевать на нее. В эту секунду. Когда дождь барабанит по крыше этого самого козырька, под которым  докуриваю последнюю сигарету из пачки. А ведь утром она была полной. Через минут десять я вновь выйду на улицу, но уже мертвым человеком, зато ты будешь живым. По-настоящему живым. Ты будешь знать, что такое жить, не боясь каждого шороха и жить, только самому отвечая за свои поступкам, а не ожидая, что вот-вот тебе что-т о запретят. Я убеждаю себя, БЛЯТЬ, ДА, что так будет лучше для тебя самого. Я убеждаю себя, что мое сердце выдержит все это, но в глубине души, там, где находятся ответы на вопрос, люблю ли я тебя, я понимаю, что как раз я и не выдержу. Я люблю тебя, Клемент. Своей настоящей, невозможной, прочной как сталь и горячей как сам ад любовью. Все что во мне есть настоящего - это моя любовь к тебе. Доказывая это, я сделаю свой шаг вперед и вернусь обратно в его кабинет. Я подпишу договор. Условия? Ты даже ни о чем не узнаешь. Но если я этого не сделаю, то уже завтра твое тело будет в могиле, а тело Тины в лучшем случае сброшено в реку. 
«.когда вместо нас останется тьма» Стефан

L'ete indien

Лучшая игра недели

В эти мгновения единственной мыслью, о чем думал и сожалел Бен было то, что девушка не могла видеть его. Ее глаза окутала тьма и так долго не хотела отпускать. Уже слишком долго. Он все ждал, когда случится это чудо, но проходили, дни, недели, месяцы, а чудо не происходило. Не помогали лекари, не излечивало время, сил не придавала вера. Он верил за двоих, за нее и за себя, но это совсем не помогало. Ничто не возвращалось и не было так как раньше. Они оба тонули в темноте. Бен по привычке, Мария - из нужды подчинялась внезапно появившемуся недугу. Из-за него. Бен слишком отчетливо помнил из-за кого девушка оказалась в таком положении. Во тьме. Одна. Брошенная им. Ему слишком часто снились кошмары, где Мария так и остается одна, где он так и не находит ее, где бушующие в ночи монстры одерживают победу и забирают девушку, уводя прочь от него. Бен знал, что заслужил это. Он принимал эту кару. Но молили лишь об одном, чтобы за его ошибки больше не нужно было расплачиваться ей.
И сейчас, смотря ей в глаза, мужчина хотел, чтобы она вновь могла увидеть его, черты лица, то, что говорят его молчаливые глаза. Конечно, к его мольбам никто давно уже не прислушивался. Ни Бог, ни Дьявол. Оставшись в безверии и наедине с самим собой, Бенджамин не знал кому молиться, чтобы Мария вновь смогла обрести свет в своих глазах. Чтобы могла верить, жить и любить. В сердцевине ее зрачков вспыхали оранжевые языки пламени. Так происходило всегда, когда в прошлом она смотрела на него. В ее глазах жила любовь. А теперь... что осталось от этого чувства? Бен знал ответ. Но не хотел произносит его даже мысленно. Живя в очередном дурмане иллюзий он позволил себе слишком многое. Мечтать о том, что никогда не произойдет. Думать о Марии как о своей. Желать ее как в первый раз. Хотеть сказать так много, но не сметь прервать окутавшее их молчание. В молчании тоже можно было узнать так много.
Бенджамин

Вдохи отзывались болью во всем теле. Девушка внутренне сгруппировалась, ожидая очередного смертоносного удара. Монстру удалось преодолеть барьер отчужденности. Он слишком хорошо знал свою любимую игрушку.  Помнил все нанесенные раны и глубокие трещины в душе. Использовал ее ранимость и неспособность постоять за себя. Выжидал долго и упорно. Выбрал подходящий момент.  Протянул руку прямо к сердцу. Плеснул в него немного топлива нежности. Заставил биться и чувствовать. Развлекался бросая зажженные спички поцелуев. Гадал вспыхнет оно или нет. В пустыне нечему гореть. Огненный ураган предательства и боли сожрал все. Из почерневшего остова еще высекались искры. По меркам блондинки – это настоящее чудо. Зверь в человеком обличии прельстился слабым отблеском. Выжимал максимум. Бен не идиот. Должен был догадаться, что еще одного шанса на сближения у него не будет. Ирландка залепит образовавшиеся бреши. Поплотнее захлопнет раковину. Новый день рассеет дымку воспоминаний. Найдутся сотни отличий между скромный жилищем на Аляске и съемным домом у озера. Исчезнут факторы вызвавшие у девушки эмоциональный всплеск.  Они вернуться к прежним безопасным ролям.  Бетанкур окружит себя глубоким рвом.  Так будет проще и легче сосуществовать. Так будет правильно, но… как же хотелось задержаться в рассеивающемся мираже и притворится желанной и необходимой.
Несколько минут в обманчивых объятьях того, кто любить ранить и кромсать. Обманчивое тепло его рук и требовательность губ -  показная страсть за которой эмоциональная пустота. Эхо пафосных высказываний монстра носило по пустынной дороге, как перекати-поле. Кололо подсознание девушки острием сухих ветвей, напоминая о переменах  мировоззрения хищника.  Он больше не хочет получать тело без сердца. Похвально и полностью должно было исключить Марию из круга его интересов.
Мария

She and her Darkness

Луиза-Мэй очень любит шерри. Этот напиток всегда напоминает ей о доме, а дом у нее, несмотря на все приключения и переезды, навсегда один. Вспоминается детство, когда Патти иногда по вечерам капала пахучую жидкость в большую ложку, а потом, облизнувшись, быстро глотала шерри и причмокивала от удовольствия, прятала бутылку в буфет и оглядывалась на двух девчонок, которые следовали за ней по пятам. «Ну я вас!» - с притворной сердитостью сотрясала кулаком Патти и маленькие Мэри Лу и Луиза-Мэй с хихиканьем бежали в спальню наперегонки. Вспоминается, как они с Мэри Лу впервые добрались до этой загадочной бутылки – дверца буфета открылась сама, а бутылка проплыла по воздуху около двух метров. Как терпкая жидкость капала на язык каждой девочки – они позволили себе ровно по полглотка. Как Патти качала головой, когда узнала об этом, но не ругалась – и, наверное, виной тому был самовольно открывшийся буфет. Все это – воспоминания, навсегда связанные с Патти, но Патти теперь больше нет, а он с Мэри Лу остались одни. И хотя им всегда было уютно и комфортно в обществе друг друга – Луиза-Мэй чувствовала, что какая-то частичка их общего прошлого безвозвратно канула в лету.
Их, конечно, никогда не учили чему-то специально. Просто нужные книги оказывались под рукой в самый нужный момент, слова находили того, для кого звучали, знания появлялись будто из ниоткуда. Умения не поощрялись, но и не наказывались, а иногда Патти даже внезапно, без всякого, казалось бы, повода, угощала чем-то вкусным, будь то конфета или яблоко.
Сэм/Луиза-Мэй

Тело старушки Патти едва успело остыть, а ее любимицы уже успели ее разочаровать. Мэри Лу вздохнула, глядя на то, как поляна перед крыльцом дома, мгновение назад припорошенная январским снегом, теперь же темнела и покрывалась зелено-бурыми язвами, исходившими зловонием.
- Мы всё исправим, Патти, - кивнула Мэри.
Фривольный облик ее подруги, Луизы-Мэй, теперь казался не более, чем причудливой маской, под которой скрывалась настоящая жажда искусства; Луиза была созидателем, она творила прекрасное, невообразимо восторгавшее глаз обилие произведений, которые скрыты под завесой отрицания сверхъестественного.
Мэри Лу поклонялась науке, та была ей не чужда, но здесь она вновь цеплялась за свои корни. Здесь она была абсолютно и совершенно собой настоящей. 
- Дети будут в порядке, - улыбнулась брюнетка, пока шайка братьев Лерой недоуменно оглядывалась по сторонам и уже не так решительно направлялась к приюту.
Она взяла пустую бутылку из-под шерри и слизала с горлышка последние капли напитка. Прикрыла глаза, вдыхая напоследок любимый аромат, и затем швырнула бутылку в камин.
- Пробуждайся ото сна, - закрыв глаза, прошептала женщина. Оглянулась на комнату, обвела гостиную любящим взглядом.
Как в старые добрые времена…
Пока Луиза развлекалась с поляной, Мэри прошла на середину комнаты и подняла правую руку. Этот ее жест чем-то походил на то, как вкручивают лампочку, но только с каждым поворотом ее взгляд скользил от одного окна к другому, и ставни закрывались с громким стуком.
Чарли/Мэри Лу

Death Becomes Her

Сложно не поверить пациенту, который говорит, что с ним все в порядке и оставшиеся  руки ноги целы, когда он этими самыми руками очень активно принялся отбиваться от грубоватой помощи санитара, который мало того что не привык к аккуратности в принципе, так еще и схлопотав по роже вообще впал в какой-то полностью охуевший ступор, отключивший последние мозги. Ну да это было даже на руку Сфорца, которая приняв представленные ей доказательства, поверила, что возможно парню и в самом деле достаточно было помощи, которую могла оказать она, тем более что врачи скорой, принявшие к себе такого приметного пациента, непременно бы провели его по всем базам данных, которые у них были, дабы выяснить номер страховки. А уж что могли скрывать эти самые базы, Медея пусть и предполагала, но вникать совершенно не желала, во всяком случае, пока.
- Ладно, Тобби, отведи его ко мне… Не ссы, будешь воспринимать людей чем-то большим, чем мешок с картошкой и они перестанут тебя бить, смекаешь? – Сама же Медея, протянула ладонь и помогла Мэду сесть, после чего, показывая пример некудышному санитару, перекинула руку больного сначала себе через плечо, а после, уже куда более сильному и приспособленному для этого мужчине, пристально следя, чтобы не дай Бог, тот не вздумал отомстить пребывавшему на грани реальности электрику, что беспомощно, но от того не менее злобно посматривал на своего носильщика, готового взорваться от любого неосторожного жеста в свою сторону. Господи, когда закончится этот день и я наконец отдохну?
- Да, это была Мэг. Она жива, с ней сейчас Мишель. Думаю, когда ее состояние стабилизируется, то ты сможешь ее навестить, через пару дней примерно… я дам тебе знать. – Во всяком случае, услышав хорошие новости, Мэд вроде бы немного утих, послушно перепрыгивая здоровой ногой в темп сдерживаемому шагу явно озлобленного санитара и Медея даже думать не хотела о том, какой план мести ей лично сейчас рождался в голове этого мажорного увальня. Как-нибудь переживет, а быть может, его и вовсе удастся избежать.
Медея

- У меня есть мозг... - несколько неуверенно было добавил Мэдок, но уже в конце спохватился, что, возможно, девица это вот сейчас не серьезно, хотя тут однозначно определить он не мог - Медея же, вроде, всегда была такая прямолинейная.
Что, впрочем, не помешало ему в последующем разобрать в ее словах и то, что она считала его близким человеком. Ну, не родственником же, конечно. И он мог бы сказать ей то же самое - то, что за пару их встреч и совместных задушевных возлияний, Мэд полюбил ее как дорогую подругу, и глотку бы порвал за нее, если даже не кому-то, то себе определенно. Вообще, настолько близких друзей у парня было маловато. Сотни знакомых - это верно, десятки приятелей. Но таких людей, чтобы он без колебаний мог отнести к своим побратимам, на его веку редко встречалось и, вероятно, виной тому был его личный образ жизни, не позволявший долго задерживаться на одном месте, терявший товарищей на годы за решеткой, которых он неизменно приходил навещать, хотя бы раз в пару лет, и нисколько не располагавший нормальных, адекватных людей к доверительным с собой отношениям. Так вот, Сфорца каким-то волшебным образом, не иначе Мэдок ее водкой приворожил, оставалась к нему лояльна, несмотря ни на его пропажи, ни на редкие явления неизменно с бухлом и с самыми очевидными и недвусмысленными намерениями. То есть, было у Берка пару таких верных собутыльниц, с которыми и выпить, и подраться, и помолчать было здорово, вот только Медея ни разу не входила в ту категорию, где обычно цеплял он таких товарок - она не была ни проституткой, ни бродяжкой, ни пацанкой, она была женщиной, причем из самых интеллигентных слоев, до которых мужчине и дела никогда никакого не было; не было ему интересно, чем живет этот пласт населения, что без конца и края придумывает все новые заморочки, откуда только интеллекта столько-то берется, уж явно воспитывались они в семьях, далеких от той, что была когда-то у Берка. Высшее общество вообще было настолько за пределами понимания паренька, что и Медейка становилась для него существом по-настоящему противоречивым.
Мэд

Зажгите свечи - дом горит

- Не ходи туда. Тебя там ждут.
Киллиан выбрался из машины. Двухэтажный дом вырисовывался черным пятном на фоне потухших звезд и фонарных столбов (тучи наползали со стороны моря)
- Я следую путем дао.
- Как ты можешь это знать? - желтые глаза смотрели на него с отчаянием.
- Это слышно. Это звук ласкового попутного ветра.
(но море шумело укоризненно)
Был тот же час, что и тогда. Они сидели, прислушиваясь к музыке тишины, пока на них медленно опускались сумерки, поддерживаемые внутренним огнем углеродной лампы. В какой-то момент она поднялась и встала у него за спиной. Он ожидал, что она возьмет в ладони его голову и прижмет к себе (тишина пахла тиной и солью) но все обернулось иначе. Поцеловала в макушку – седеющее серебро – отступила, вышла за дверь, освободив место (на пружинном матрасе, на подоконнике, на запотевшей оконной раме) Раулю.
Его синяки уже пожелтели, но все никак не желали сходить.
- Прошло три месяца, - сказала она, прежде чем скрыться (на кухне закипал чайник – в который раз, соседская собака лаяла во дворе, отец простуженно кашлял у себя в кабинете)
Киллиан ничего не ответил – что тут можно было сказать? И так все понятно.
Они оба молчали, и каждый по-разному. Один, погруженный в собственные воспоминания. Второй, наблюдающий за микроскопический сменой эмоций поверх освещенного полупрофиля. Но в этом молчании не было тишины – она вышла (частями, под звук тикающего на стене циферблата). И было в этом что-то правильное.
Чемодан с откинутой крышкой лежал возле кровати. После неловкого чаепития и околосветской беседы (природа, погода, перелет, и как вам живется в Марселе?) Киллиан успел переодеться в вязанный свитер (такой, безразмерный, под горло, кофе и молоко). От него исходила энергия покоя и защищенности. Вязанная броня – надежней металла. Но только вот, защищаться ему – от кого? 
Киллиан

Темнота, холодный ветер с моря, камни вдоль слабо вытоптанной тропинки, низкие деревья и наконец обрыв и бескрайний простор за ним. Звезды слабо-слабо сверкают, убывающий месяц остался за спиной, и моря почти не видно, зато слышно прекрасно, как перекатываются волны, как галька пот пенистыми руками наползает на берег и сбегает с него обратно: будто чье-то тяжелое, полуживое дыхание. Рауль почти не узнает эту дорогу, он ходил здесь в детстве, и все было совершенно не так. Во-первых, было светло, мир тонул в свежих запахах, а во-вторых расположение камней Рауль знал прекрасно, так что мог бы и вслепую здесь пройти. Сейчас же он постоянно на что-то натыкается, не может идти первым и пропускает Киллиана перед собой, ведь потерять направление тот все равно не сможет - присутствие моря чувствуется постоянно, и будучи совершенно дезориентированным, лишенным зрения и слуха, все равно можешь ощутить, в какой оно стороне.
Когда они с Киллианом добираются до края, Рауль вымотан. Он чувствует себя блужающим в темноте с обманными проблесками слабого света, а этого ощущения ему достаточно и в обычной жизни - когда не знаешь, куда идти дальше, что делать и какие решения принимать. Столкнуться с этим в доме своего детства Рауль не ожидал; а видеть тут Киллиана вообще... странно. Киллиан как инородный элемент, но когда Рауль смотрит на него, то понимает, что мужчина слишком органично вписывается в знакомую картину. И от этого грустно, потому что Рауль еще слишком хорошо помнит день, когда Киллиан признался ему в любви, и день, когда Рауль сам все испортил.
Здесь, над обрывом, внизу которого за узкой полосой берега начинается чернота моря, холодно и ветрено, и кажется, что времени не существует. Рауль, должно быть, слишком устал после перелета и поезда, если ему кажутся такие вещи; он смотрит на силуэт старого маяка - черный на фоне черного, и как только видно? - и отчаянно хочет вернуться на десяток лет назад, когда никакое тяжелое и гнетущее чувство не было ему даже знакомо. Когда все было хорошо.
Рауль

selfish love

Проглотить ложь оказывается намного труднее, чем я себе могла это представить.  Она холоднее, чем вода со льдом и острее чем чили. Стоит ли удивляться тому, что я уже не понимаю, по какому поводу вновь пустила слезу?  Надеюсь, что это все-таки слезы раскаявшегося во лжи человека.  Я могу поклясться, что в моем рукаве не припрятан нож, который я собираюсь вонзить в спину Мэддокса. Все, чего я сейчас страстно желаю – это чтобы наши отношения стали нормальными без вмешательства кого-то третьего. Я так устала от бесчисленного количества треугольников в своей жизни. Под пальцами чувствую, как сжимаю ткань его одежды, сгребаю их с крупицами надежды, что больше никто и никогда не сможет помешать нам, быть счастливыми.
Нил. Выдыхая тепло в прохладный предрассветный воздух, мне кажется, что я произношу его имя вслух.  Он доверил мне свое сердце, свои чувства, я не могу придать его, кто угодно, но только не я. Взгляд некоторое время прикован к горизонту, а щека прижата к теплому мужскому телу. Жизнь может быть прекрасной, если не пытаться все портить.  Нилу удается отвлечь меня от мыслей о прошлом, от мыслей от которых по спине бегут мурашки, и хочется выть. Не знаю почему, но мне страшно представить, что произойдёт, если Мэддокс узнает о том, что же на самом деле за парень был со мной на парковке и о чем мы с ним говорили. Несомненно, факт того, что от меня сбежал мужик год назад, станет лишь началом нити запутанного клубка.  Я боюсь вовсе не того, что Нил узнает о моем бывшем. Я боюсь того, что Нил узнает о моей зависимости от брата и том, что об этом узнал мой будущий и теперь уже несостоявшийся муж.
Его поцелуй вызывает в ней всплеск сексуального желания. Мне нравится слышать свое имя из его уст. Он делает это как-то по-особенному с этой своей магией кельтов. Не знаю почему, но именно это приходит мне на ум, когда мы сближаемся. На свете нет ничего восхитительнее, чем секс с Мэддоксом, ему, конечно, знать об этом не обязательно. 
Летиция

Утро выдалось из разряда тех, будто вчера ничего и не было. Не было лютого эмоционального ралли, ночных побегов и дюжины сказанных с горяча фраз. Был только чувственный секс, послевкусие которого выражалось на моей хищной ухмылке по пробуждению. Я наблюдал за тем, как моя итальянка готовит завтрак, соблазняя не только аппетитным ароматом по всей квартире, но и своим невинным, казалось бы, видом. Мое возмущение по поводу ее хозяйничества на кухне сегодня пропало, я решил, что довольно пререканий за сутки.
- Да, я помню, что вчера обещал. – Дожевывая запеканку, я бурчал в телефонную трубку. – Вы без меня не можете пиццу себе заказать или некому за виски сбегать? – усмехаюсь, переглядываясь с Летицией взглядом а-ля «заколебали», специально используя на этот счет жест ее родной культуры. Она улыбается. Чудное утро.
- Да ебать вас кирпичем! Не истери, сейчас приеду, - обреченно выдыхая, кидаю телефон на стол, который катится по поверхности, едва не сваливаясь на пол. – Чертовы ирландцы, - я вновь давлю усмешку на губах, но мое настроение заметно ухудшилось. – Я сбегу от них как только смогу, обещаю, - с травой на губах спешно целую в щеку итальянку и выхожу из дома.
К обеду Летти оповещает меня о том, что решила заняться ремонтом на своей квартире, а я же в ответ уверяю ее в том, что освобожусь только к ужину в лучшем случае. Но это не так. Ребята на студии вымотались и решили сделать перерыв, потому что бесполезное это занятие давить из уставшего мозга, тела и голоса что-то годное. Я молча слушал и радовался этой единственной разумной идее за последнюю неделю. А посему мое утреннее приподнятое настроение снова окутало меня, и окрыленный представлением реакции Конте от моего визита-сюрприза с горячими роллами в разгар ее ремонта вызвал такси и прямиком отправился по нужному адресу. Одна только мысль о ней, занятой малярными работами, уже предельно восхищала и будоражила фантазию.
Нил

Мэдисон
посмотреть

Джонатан
посмотреть

Дамиан
посмотреть

Дэвид
посмотреть

Медея
посмотреть

Хьюберт
посмотреть

От нее до пола пол метра кровати и еще пара десятков сантиметров матраса. От нее до света восемь часов электрической городской ночи. От нее до спокойствия еще несколько сотен тихих уверенных слов.
Она тонет и растворяется в этом голосе. В поле золотых под солнцем волос, в свежем омуте храброго сердца. В объятиях истории и родных рук. Она верит даже в силу свою. В этот миф.
Вздрагивает и щурится от света, но верит даже в него. В эту резкую и холодную вспышку. В направленный луч, что разгоняет по углам сочащийся туман. Что дарует комнате если не уют, то хотя бы какое-то чувство тепла.
Только не проберется этот клочок ярких мыслей к ней за грудную клетку, за ребра, где привычно затхло разинула пасть пустота.
Она всегда грезила сфинксами и грифонами. В ее мыслях они, спокойные и могущественные, всегда купались в жарких солнечных лучах. Защитники, загадочные и мифические. Она шепчет о цвете их перьев, от золотистых до слепяще белых. Шепчет, как когти и зубы раздирают любого обидчика. Только сама в это не верит. Знает, что поджимают трусливо хвосты эти забытые боги чужих стран.
Но он подхватывает эту сказку, она закрывает глаза. Видит поверженных врагов, видит крылатую силу, острый, окровавленный клюв. Видит торжество победы ради прекрасной дамы, да и просто ради нового мифа, что даёт силы. И в этом перерыве, тайм-ауте, понять пытается, где здесь подвох.
Вслед за первым сомнением с неба падает вторая слеза. Солнце скрывается за черным диском, меркнет, тлеет, сыплет пепел. Вздымается комьями земля. Гнилые пальцы, грязные, ломаные ногти. Цепким касанием прерывают крыльев взмах, неслучившийся полет, несостоявшееся бегство. Среди серого дня.
Её защитник, ее золотой грифон, пойман в тиски. Нет больше ни сказки, ни были. Только обычная правда. Горькая полынная настойка вскрывшегося обмана.
читать продолжение: «за петлицу я тебя тяну»

Родная, здравствуй!
Мы снова здесь, представляешь?
На границе тех миров, которые ты создаешь, пропуская их через себя и приоткрывая их, как собственную душу, для гостей вроде меня. Их невозможно повторить, но к ним можно прикоснуться, очень осторожно, чтобы не разрушить плетение паутины и инея, ведь от любого грубого прикосновения они сломаются и разрушится невероятная магия темноты и чудовищ, среди которых танцуешь ты и твои персонажи. Помнишь наш разговор про эмоджи? Я не придумал, куда деть филина. Наверное, он будет в желтых глазах, что неотрывно следят за каждым нашим шагом.
На границе миров, на которые не только я смотрю, боясь вздохнуть, боясь спугнуть чудо, остающееся на кончиках ресниц, хрупкое, как первое снежинка. И снова это невероятное чудо будет неделю у всех на глазах, за стеклом, чтобы никто не прикоснулся, даже от меня, чтобы я не разрушил случайностью неосторожного движения.
Меня немного занесло, ты извини, я просто ужасно косноязычен в последнее время. Так много хочется сказать, так много нужно сказать, и так мало в итоге получается сказать.
Ты — моя талантливая звездочка. Твой каждый пост дарит мне, да и не только мне, целое путешествие в мир сказок, тесно переплетенных с кошмарами, как в фильмах лучших режиссеров. Я так рад, что мы придумали эту историю: случайно или нет, но в самый нужный момент.
Я так боюсь повториться — ведь столько всего уже сказано, но есть слова, которые нужно повторять как можно чаще: ты же помнишь, что я тебя люблю? За неожиданность путешествий в другую страну, за внезапность помощи и за трепетность удивительных постов. И за многое, многое другое, но ты сама это знаешь, ведь правда?
И я повторю то, что сказал несколько дней назад: я скучал.
Действительно скучал по этим ощущениям, легкой, почти неприметной щекотки паучиных лап под кожей, по хрупкости льда, по которому босиком пойду следом, чтобы найти сияние золотых волос единственной — родной — невероятной сестры в серости огромного острова.
Я буду искать тебя, идти следом побитой собакой, сколько бы раз ты не бежала прочь.
Твори, милая, и пусть хрупкость твоих миров будет крепче мелких житейских невзгод
И помни о том, что я всегда буду с тобой.   
(с) Мэттью

Син

Киллиан

Каролина

Чарли

Нил

Летиция

В общем-то, именно так и случилось: Энцо Наварра уничтожил его до основания, не оставив ничего, ни кучки пепла, ни памятных воспоминаний. Ничего.
Он был ласковым, терпеливым, но жадным и страстным, сводящим с ума от удовольствия и доводящим до исступления. Каждый день, прожитый с ним, напоминал Гарри ураган, и он не хотел, чтобы это прекращалось. Он говорил Джи, что мир кажется во много миллионов крат ярче, чем когда-либо ещё.
Господи, насколько же неудобно было теперь, когда от этих отношений не осталось даже фотографий – Энцо не слишком любил фотографироваться, а Дикси удалил единственное фото, что у него было. Но легче не становилось, ведь из памяти вырезать его нельзя.
Когда всё рухнуло, Гарри думал, что он умрёт следом, но всплыла информация о Блейзе, и умирать стало некогда. Пусть он и был уничтожен, но оставить маленького племянника не мог. Ему удалось усыновить мальчика через многочисленные взятки и подмазывания, у него было несколько поручителей, которые характеризовали его как ответственного молодого человека.
«Я закончился внезапно» Гарри

Там, за гулом самолетов, строек, корявых машин, за экранами телефонов, вывесками и рекламой — мультисенсорная лихорадка — бьется лбом об асфальт, когда не знаешь где начало и где конец (нет композиционного центра) — ступать по монолитным плитам, слушать время, закольцованное в стены — и знать, что вот оно — безопасное, из стекла и стали — за мимолетной мыслью (переосмысление овального кабинета в белом доме, зал с ядерным реактором атомной электростанции Фукусима). Тропой постмодернизма — антидвижения, затирающего границы эпох — в труху последние лет семнадцать. Белый холст — ни воспоминаний, ни ассоциаций — пустая галерея — работа заполняет пространство; контекст искусства.
И как уместить это громадное вширь и вглубь в дурацкий росчерк, дубликат ключа, проданный смех, обруч кольца, незнакомого человека — рядом, в постели, в жизни, в бизнесе, в расписании. Что там у нас по программе дальше — от проекта венчания до неловкого секса?
Дурочка с переулочка. Тебе бы писать романы в тонкой обложке. Да кому ты нужна — кости да кожа, едва куда-то выходишь, как всегда оказываешься не там — то в центре скандала в Armory Show, то на барахолке, а все туда же.
«pretty little thing» Чарли

Киллиан верил в сказанное им сейчас так же, с такой же силой, как верил в то, что утром непременно наступит рассвет, а вечером закат, что в рождество улицы раскрасят миллиарды огней, и Папа Римский произнесет торжественную речь с балкона на площади святого Петра, в Ватикане. И пусть он был хоть трижды не согласен с тем выбором, которой сделал Рауль – наверняка осознанным, наверняка выстраданным и вымученным – это был только его выбор. Круг замкнулся.  В будущем (какое забавное слово) его могли поджидать как боль, так и счастье. Он мог стать великим музыкантом, каким его видел Киллиан еще с самой первой их встречи, когда на то не было никаких явных предпосылок, а мог и не стать, но вместо этого прожить жизнь примерного семьянина, души компании, и просто прекрасного человека, на собственной шкуре познавшего что значит – совершить ошибку и расплатиться за нее сполна. Он мог поселиться в Марселе, с отцом, а мог уехать в Кейптаун и там открыть музыкальную школу или приют для животных. Он мог это все – здесь и сейчас, пока длится ночь и ветер летит с моря.
- А пошли. Где я только не был, что только не видел, но вот маяк, в живую, никогда, ахаха! – и Киллиан, весело посмеиваясь, пошел вперед. Ветер теперь задувал с боку, отчего правая щека начала немного неметь и покалывать, покрываясь мурашками и здоровым румянцем.
«Зажгите свечи - дом горит» Киллиан

Возможно, все у них будет позже, когда преодолев все трудности и препятствия, они не изменяя самим себе и собственным желаниям, как есть, завалятся к ней на кровать, на чистые, только недавно поменянные простыни, с диким ржачем даже не над какой-то шуткой, ведь шутки в их отношениях были понятием встречающимся довольно редко, а просто от того, что им было хорошо, что они наконец встретились, что этот день закончился, а злоебучая Мэг, везучая сучка, все же оказалась жива, пусть даже и их участие в ее судьбе по факту было минимальным, ведь даже если бы они ее не искали, если бы Медея о ней не знала, то та все равно бы раскричалась под скальпелем, напугав до седых волос практикантку, и все равно ее тогда бы спасли, откачав и накачав медикаментами по самую маковку… ну разве только в этом случае, сама патолог едва ли пальцем пошевелила ради того, чтобы бродяжку с улицы пристроить не в ночлежку, где единственным бесплатным лекарством было утешительное «до свадьбы заживет», а в приличное заведение под опекой распиаренного благотворительного фонда, в котором господствовала родная сестрица ее хорошего друга. Этот хер все равно мне должен…
Возможно, между друзьями и ушло бы это ощущение неловкости и недосказанности, которым они окутывали себя, чтобы не переступить через внезапно возникшую между ними черту, носящую звонкое имя, облагороженное среди христиан всех мастей.
«Death Becomes Her» Медея

— Это мой мир, мир масок и ролей. Перевоплощений. Мир, в котором две мои крайности сосуществуют вместе. Присаживайся.
Она была здесь чужеродной. Выделялась на фоне теплых темных тонов. Но вместе с тем, её непохожесть на других играла настолько гармонично в окружении всего этого, что невольно можно было залюбоваться.
А ещё всё же было странно видеть здесь кого-то. Нового гостя. И очень интересно, как отреагирует его мир на вторжение, кто понесёт большие потери? Хотя хотелось бы вообще без потерь. Если это возможно.
Она боится, Томсон чувствует её страх. Не как врач, но как человек, мужчина. Это где-то на подкорке, на уровне инстинктов. И ему досадно, что она боится, но тревожить её зазря, пытаться успокоить? Зачем… это может усугубить. Не обращать внимание? Значит, игнорировать, что тоже неверно. Но что делать? Как быть? А, может, просто быть? В данный момент, секунду, не думая о том, как это делать?
Улыбнулся, одёрнув себя внутренне. Так мысли могут зайти далеко, а перегружать сейчас голову значит терять внимание, которое так необходимо. Потому что эта женщина полна оттенков и граней, которые очень хочется познавать.
«а может соль я, а может пыль я» Авраам

Анализируя это событие с высоты прожитых лет, Джемма поняла, что пони злобные, потому что они просто маленького роста: это ей подсказывал собственный жизненный опыт и мерзкий характер, но с тех пор ко всем копытным обладающим зубами она относилась очень скептически.
И теперь ее толкали кормить жирафа. Огромного зубастого жирафа. И фотографироваться с ним. Джемма из последних сил держала себя в руках, чтобы не начать капризничать и требовать убрать камеру. И желательно еду и... В общем, план по заматыванию шарфом жирафа был идеален. Но она ж не думала, что надо приближаться к его зубам! Ее сдерживали, пожалуй, Кевин (ну негоже при мальчиках бабой-то быть в самом деле) и Лианна (день рождения почти у человека, нельзя же портить), а потому Таггарт сглотнула и на ватных ногах сделала шаг к жирафу. И протянула на раскрытой ладони угощение (она помнила синяк на плече от зубов проклятой недолошади, а потому рука незаметно подрагивала), пока мягкие губы брали морковку с рук. В этот момент Таггарт даже успела провести рукой по огромной морде под набат бьющегося сердца, пока не осознала, что Чесс — очень безобидная и милая, и в этом понимании даже забыла о плане надеть на нее шарф.
«Мы ходили в зоопарк» Джемма

Road movie

Лучшая игра недели

Жарко. В это время года на побережье Калифорнии температура почти всегда выше восьмидесяти. Джеймс знает об этом не из собственного опыта, а потому что по телевизору, подвешенному под потолком в углу кофейной, уже трижды за последний час крутят прогноз погоды.
- Аномальная жара! Термометр на этой неделе не покажет меньше ста десяти градусов...
Ему знакомы только песчаные иракские бури, которые несут с собой песок и вонь отработанной солярки. На гражданке не пахнет гарью, ноздри не застилает зловоние гниющего мяса, отслаивающегося от костей, и по ночам тебя не достаёт холод, проникающий под мокрую от пота футболку цвета хаки. На гражданке цвет неба - голубой, другой вкус у газировки, еда жирнее и соуса в ней больше. Здесь не нужно постоянно оправлять каску, в страхе озираясь по сторонам, даже не смотря на то, что кругом Америка. Тут у каждого пятого разрешение на оружие, у каждого четвёртого - обсессивно-компульсивное расстройство, но этим людям Джеймс доверял больше, чем курдам, смотрящим на американских солдат глазами послушных овец. Здесь грудь не сдавливает тридцатифунтовый бронежилет с нашивкой американского флага под дюймом засохшей грязи. Не нужно срывать голос на новобранцах, врать о том, что жизнь их стоит дешевле металлического "будвайзера". Здесь на побережье пахнет солью и редко бывает тихо. Тишина - то, что не любит офицер МакГроу. Тишина - предвестник бури.
Помешивая ложкой остывший кофе, Джеймс слушает мерный голос ведущего CNN: визит британской королевы, новости с Ближнего Востока и ужасно талантливый мальчик, выкладывающий кусочками пиццы лица знаменитостей. Трейлер третьей части "Человека-паука" не внушает доверия, Джеймс не смотрел и первую. От телевидения его внимание увлекают тонкие изящные лодыжки, выглядывающие из-под длинной юбки.
Джеймс

- Зануда, - смеется Джей беззлобно. Он еле останавливает себя от того, чтобы потянуться лицом вслед за рукой, так что улыбка в углах губ подрагивает и от напряжения в том числе. Под кондиционером кожа словно дымится после пробежки по залитой раскаленным солнцем улице, майка под рубашкой липнет к телу, больше всего хочется зайти в уборную и умыть лицо, несколько раз, растирая воду по шее и волосам. Роскошь. Много воды – роскошь. Возможность умываться прохладной водой, отфыркиваясь как тюлень, и снимать обувь на ночь, и в туалет ходить без натирающего плечо ремня винтовки – такие, казалось бы, мелочи… Ладно, умыться хочется не больше всего, но это он как раз может себе позволить, и просидеть лишних двадцать (тридцать! Сорок! Час!) минут в кафе – тоже, а еще заказать огромный стакан домашнего лимонада, потому что, - Мы не на службе. Расслабься, - в голосе сквозит почти неприкрытая нежность пополам со смехом, - капитан, - (на гражданке он произносит это слово едва ощутимо понижая голос), - И мир не перевернется из-за того, что мы выедем в отпуск позже на пару часов.
…конечно, Джеймс уже все просчитал. Барнс мог даже попытаться представить его план. В половину одиннадцатого выезжают, ветер в открытые окна скрашивает полуденную жару, в колонках играет Kanzas или Doors, поздний ланч (кто захочет есть по такой жаре, ладно, голодный морпех захочет, отставить, у нас отпуск) в выбранной закусочной, еще несколько часов дороги, так, чтобы остановиться в каком-нибудь мотеле под утро,  выкурить по сигарете, прислонившись к багажнику и глядя на рассвет, а там – переспать полуденную жару под кондиционером и выехать после обеда.
Отличный, наверное, план есть в рыжей башке капитана, но он грозит пойти к черту из-за того, что один небритый (позор на седины отца!) военный не мог битый час найти штаб-сержанта.
Джей

hold on to you

Что ж, в любой уважающей себя семье расстояние – ссоре не помеха. Зачем считаться с мнением двоих детей, если можно довольствоваться мнением одного третьего, а оставшимся просто пригрозить излюбленным «вычеркну из завещания» и дело в шляпе? Этот третий ведь поддерживает, он ведь золото, не то что эти коршуны, падкие на содержимое форта Нокс семейства Прайс.
Поэтому, дружно поругавшись с папой, Тристан и Моргана решили, что негоже запалу пропадать так скоро, - и следом успешно переругались между собой. Поэтому в машину они грузились , соблюдая типично-Прайсовское горделивое молчание, изредка прерываемое типично-Прайсовскими язвительными комментариями. И это брат еще не знал, что утром у него стало одной кредиткой меньше.
Сенатору пришла в голову замечательная мысль отдохнуть всей многочисленной семьей в Пенсильвании, там же есть озеро Хидден-Лейк, красотища, палатки, рыбалка.
- Да ты удочку за всю жизнь в руках не держал, - возмутилась утром Мо.
Молчать, женщина, папа сенатор, он знает, как заговаривать толпу, что ему справиться с одной пигалицей? А потом пошло-поехало про завещание, папа всё еще сенатор, он о шантажах со всех углов наслушался, со всех ракурсов повидал.
А ведь Мо пообещала жене Нейта, что при следующей их встрече она вырвет у этой шлюшки все волосы, вот на голове – точно, а за остальные – пусть пеняет на себя, в общем. По какой-то необъяснимой причине – необъяснимая причина как раз ходила в детсад – жену Нейта в этой семье любили, пожалуй, не меньше, чем белокурое солнце с замашками среднестатистического божества. 
-  Ничего ты вырывать не будешь, - заявил папа, - и вообще она мать моей внучки. А ты чем можешь похвастать?
- А я не трахалась с одним твоим сыном, будучи замужем за другим, - про себя сказала Мо, а вслух всё равно заговорила об открытке двадцатилетней давности.
Моргана

- Какая факина Пенсильвания? - про себя орет Тристан, а вслух говорит, - да, да, конечно, мама, мы приедем, потому что я тоже соскучился, - и весь его тон говорит: нет, но миссис Прайс не для того дитятко растила, чтобы замечать подобные очевидности. Она в курсе лишь удобных решений и выводов, не разрушающих ее мира, состоящего из удобрений для глициний, палитры классических костюмов и длины жемчужных нитей - три кита, замешенных на чае с капелькой (большой такой, как агрегат, положенный Тристаном на ее желания) бренди, на которых зиждется образ миссис Прайс. На этих китах царит черепаха - пожелания мистера Прайса, все остальное мать троих давно уже детей не тревожит. Сегодня муж пожаловал сожрать, простите, лицезреть всю троицу подле своей фигуры, а значит, в ход идут все уловки.
Мать оказывается одновременно смертельно больной, полной энтузиазма провести выходные на озере и поговорить с Тристаном и Морганой за жизнь. Последнего бы хватило, чтобы сбежать в Мексику, а первого - понять, что выбора у двоих младших Прайсов никакого. Нэйт-то давно дал свое согласие на присутствие, ему - блаженному достаточно второго пункта, чтобы бросить все свои дела и вощить удочки жиром из попки макаки или что там нужно делать, чтобы отправиться на рыбалку. Тристан не догадывается, но и гуглить не спешит, потому как на предыдущие запросы "как не убить сестру в ближайшие три дня лайфхаки, ну пожалуйста" и "неоспоримые признаки того, что брата вам подкинули" нормальных ответов не выдали. С удочками Тристан как-нибудь разберется, а со всем остальным - не очень.
Окей, гугл, что делать, если жена брата - тварь, которую на дух не переносишь, а в ближайшее время придется с ней находиться на ограниченной территории, киллера не предлагать, потому как она, увы, хорошая мать и мелкая ее любит?
Тристан

Deja vu

В мире существует десятки тысяч городов. Больших и маленьких. Одни являлись центрами научного прогресса, другими живым воплощением истории, третьи были наполнены культурными памятниками, галереями, природой. Но во всем этом многообразие Алексей Морозов надеялся больше никогда не оказаться в Нью-Йорке. Один единственный город, который мужчина ненавидел всей душой. Он презирал его улицы, насыщенный людской поток метро, миллионы машин, которые колесили его дороги. Медведь обещал себе, что больше ни разу не ступит на землю Большого яблока. Никакие обстоятельства не смогут его вынудить так поступить. Слишком много воспоминаний было связано с этим городом. И эти воспоминания причиняли огромную боль. Которую не могла утолить никакая водка. И вот сейчас он находится в самолете. Бизнес-класс. Москва - Нью-Йорк. На соседнем кресле во всю храпел Фрэнки. На лице координатора была добродушная улыбка. Словно он чертов Дед Мороз который несет в массы только доброту и улыбку. Дарит подарки на новый год, даже плохим детям. И ведь действительно. Стоит одеть на Фрэнки красную шубу, наклеить белоснежную бороду, вручить огромный посох. И вот он. Кумир всех детей, которого они ждут чуть ли не больше чем собственный день рождения. И только Морозов знал, что, не смотря на добродушную улыбку, легкий нрав, незатейливые, но милые шутки. Фрэнки все же был опасным человеком. Чертов гений. В том, чтобы разработать план как устранить цель ему не было равных. Шахматы? Игра для детей, по сравнению с тем, что Фрэнки мог нарисовать у себя в голове. Он был действительно очень умен. И первое время Алексея — это пугало. Морозов в принципе не любил людей, которые были умнее его. А если эти люди еще и хитрые, изворотливые, подобно змеям способные забраться куда угодно. То Медведь старался действовать с позиции силы. Не успевая собеседнику успеть налить ему в уши одной очень скверной и неприятной жидкости.
Алексей

Аккуратный с округлыми краями кулон на цепочке покачивался в ямке между ключиц из-за подскочившего пульса, выдавая некоторую нерешительность Вероники. Она знала, что может уйти из кабинета в любой момент, хотя бы потому, что это был ее дом. Могла бы соврать, что неважно себя чувствует, что ей надо побыть одной и взвесить все «за» и «против» прежде чем определиться с окончательным выбором. Она даже могла предположить, что ее собеседник, возможно, рассердится, но позволит ей уйти, заверив, что ей не о чем беспокоиться и он с нетерпением будет ждать новой встречи.  В ожидании ее ответа, Тео смотрел на нее скорбно-голодным взглядом, отчего Ви  замутило от страха. Было в этом взгляде что-то пробирающее до самых костей, что хотелось запрыгнуть на кровать с ногами и спрятаться под одеялом, натягивая то до самого подбородка.  С ним нельзя сближаться, нет, с ним нельзя сближаться. Сначала надо понаблюдать за интонациями и движениями. В дальнем углу кабинета напольные часы с маятником нежно пробили семь раз и когда протяжное «до-о-он» завибрировало на сердце, Вероника, не выдержав первой,  покинула кресло.  Ее не покидало стойкое ощущение, что ее заманивают в ловушку. К тому же она точно неопытный новичок совершенно не запомнила правила начатой игры.  Все это время Теодор не спускал с нее взгляда, что нервировало еще больше.
- Я бы хотела обдумать ваше предложение, прежде чем дать окончательный ответ.
И еще я хочу вернуться к гостям, мне неуютно находиться в одной комнате с таким как вы.
Едва заметно, но ее собеседник все-таки поморщился, старательно пытаясь скрыть, что ее слова – это не совсем тот ответ, который он ожидал услышать, а после несколько безразлично пожал плечами, оставляя право выбора за женщиной в зеленом платье.  И все-таки было в его взгляде что-то звериное, отталкивающее.
- Позволите стать вашим спутником на сегодняшний вечер?
Вероника

Если ты рядом

- Трудно объяснить, - задумывается, на несколько секунд, отключаясь от реального мира; Кэри никогда не задавался подобным вопросом. Возможно он просто напросто пропустил тот момент, когда начал испытывать другие чувства, гораздо более глубокие и далеко не отеческие - это мужчина понял сейчас, когда они вышли на серьезный разговор. А тогда, все происходило медленно и постепенно, неспеша "внедряясь" в подкорку мозга и в само сердце. Плюс ко всему, Галлахер не смог распознать, что это за чувства, все-таки спутав их с другими. Хотя подозрения все же были.
Все эти мысли мужчина высказывает вслух. Глупо будет врать, приукрашая или приуменьшая действительность. Он не из тех, кто рубит только правду, особенно жестокую. По работе и просто с людьми, которые ему не нравятся, Кэри ведет себя прямолинейно, не мямля, и говорит в лицо все, что думает. Но зачастую, с теми, кто ему симпатичен, он старается подбирать слова.
- Насколько я знаю, все происходило постепенно, и лишь сегодняшнее событие дало приличный такой пинок, который и помог окончательно разобраться в моих чувствах к тебе. Что поделать, до меня иногда долго доходит, - усмехается, чувствуя себя дураком. Ему даже - о ужас! - неловко, словно подростку.
- Я имел в виду, что я слишком стар для тебя, но раз все хорошо, то и не будем больше затрагивать эту тему. А проблемы могут быть разные. Начиная от разницы во взглядах, заканчивая другими, более серьезными вещами. Хотя, это зависит от характеров, и иногда этим проблемы вполне можно избежать, - вкладывает его руку в свою, большим пальцем поглаживая внутреннюю сторону ладони, вместе с тем отмечая приятную гладкость кожи. И все это отдавалось приятными покалыванием в области живота; хотя мужчина не знал, было ли это признаком плохого самочувствия, или реакцией на незатейливые прикосновения.
Кэри

- «Слишком стар» это лет пятьдесят или больше, - усмехается парень, отвечая на слова Кэри. Неужели тот именно такого о себе мнения – что почти сорок это уже начало старости? Или просто все дело в возрасте Хью? Удивительно, какими странными иногда бывают взрослые. – Так, ладно. Если уж говорить, то прямо и без всяких странных намеков, - какого черта вообще тут происходит? – И что же такое подразумевается под «более серьезными вещами»? Я не очень люблю всякие ребусы и загадки, когда дело касается выяснения отношений, поэтому хочу знать точно – какие еще преграды ты себе придумал и почему говоришь об этом подобными фразами?
    Если до этого момента Хью считал себя вполне уверенным в итоге и примерном содержании разговора, то теперь у него появилось еще больше вопросов. Почему некоторые люди никак не могут научиться говорить прямо о своих чувствах или мыслях? Неужели это настолько сложно, что нельзя отбросить все метафоры и сравнения, чтобы просто поговорить начистоту?
    Хьюберт внезапно вспоминает о своем детстве, когда особо эмоциональные моменты ему нравилось изображать в форме рисунков. У него не было дневника, который обычно любят заводить девочки, но было много альбомов и тетрадей, где красовались статичные цветные или черно-белые сюжеты из жизни или отображение самых запомнившихся снов. Хью всегда нравилось рисовать, так он старался сохранить на память нечто важное, либо избавиться от мрачных мыслей или пугающих образов, иногда возникающих в темноте его комнаты поздно вечером перед сном. Они с братом хоть и были внешне похожи, но с раннего детства стали отличаться характерами. Рэй, более активный и общительный, всегда защищал Хью, когда того пытались обидеть соседские дети или – в более позднее время – одноклассники в школе. Наверное, не будь брата рядом, Мэтьюс уже в детстве мог бы стать замкнутым и тихим. К счастью, пример для подражания рядом у него всегда имелся.
Хьюберт

L'ete indien

“Давай притворимся, что мы с тобой не ссорились… Ну, давай! Не будь букой.”  В ушах звенел настойчивый детский голос. Они с сестрой часто ссорились. Фабс никогда не просила прощения, хотя в большинстве случаев, зачинщицей была именно она. Родители потакали ее упрямству. Отец видел в этом отражение своего характера. Мать слепо любила долгожданное дитя. Они поздно стали родителями в первый раз. Фабиола воспринималось,  как чудо.. Дар свыше. К появлению на свет Марии их пыл погас. Делить любовь на поломам они так и не научились. Выросла Фабиола в полной уверенности, что можно закрыть глаза. притвориться, что ничего не случилось и конфликтная ситуация рассосется сама собой. Бетакур казалось, что именно она научила Бена игнорировать причиненную другим боль. В детве у него были «отличные» примеры для подражания. Брак довершил деформацию личности. С стороны они выглядели счастливыми… Реальность оказалась ужасающей. Виноват он? Она? Кто разберет спустя десятилетие? Есть ли смысл ковыряется в истоках? Потускневший фрагмент детства вспомнился не ради того, чтобы подвести черту под очередным обвинительным заключением для монстра. Диспозиция, конечно, содержала перечень совершенных огрехов, но санкция на сегодня отменялась. Впервые за всю свою сознательную жизнь… Марии хотелось заговорить словами сестры.  Она мечтала притворится, что ничего не произошло. Бенджамин не пытался изображать любящего парня, а она не била наотмашь едкими репликами. Монстр заслужил каждое слово. Нет, не так.. он заслужил на три литра яда больше этого. Сердце это не волновало.  Блондинка все равно чувствовала себя виновато и неловко. Дерьмовеньуое такое ощущение. Самоосуждение  дикобразом ощетинивало иголки, ограждая от опасной эмоциональной начинки случившегося. Мария не хотела анализировать и фантазировать на тему «что если?»… Никаких оговорок.
Мария

Как давно Бен не позволял себе этого. Просто сидеть на природе и любоваться тем, как солнце заплетается в белокурых локонах волос. Как давно он не выходил на улицу потому, что просто хотелось. В Нью-Йорке это сделать нельзя было потому, как там всюду сновали люди, ездил транспорт. Тот город никогда не засыпал. В редких уголках можно было найти тишину и покой. Таким уголком стала квартира с видом на Гудзон. Он сожалел, что Мария так и не могла полюбоваться тем видом из окна. Сожалел о многом, но больше всего о том, что превратил те четыре стены в клетку для нее. Теперь то же самое пытался сделать и с этим местом. По собственной инициативе не предложил бы прогуляться. Нашел бы десятки причин для «нет». Лишь потому, что внешний мир таил опасность. Бен мог оберегать и контролировать лишь около себя. Но позабыл, что для Марии не нужен был контроль, ни его забота. Она хотела стать свободной. Быть свободной от него.
Сегодня он отнял у нее и это право. Вновь оказался за спиной. Не выпускал из поля зрения. Следил. Не покидал. Без просу оказался рядом, почти затрагивая ее личное пространство и не желая уходить. Опять позволил себе задуматься о том, что если бы у него была сила остановить время, он сделал бы это именно сейчас. И пусть они бежали от своих страхов, боли и прошлого, но так как здесь, ему не было спокойно уже давным-давно. Здесь ветер подхватывал девичьи светлые волосы, доносящий до него ее запах. Здесь солнце заглядывало ей в глаза и казалось, что тьма отступает. Здесь она имела смелость улыбаться. Пусть не для него, но все же ее губы помнили тот смелый жест. Здесь Бен на миг поддался обману, решив, что рядом все еще находится та самая... его Мария. Он вслушивался в родной тембр голоса, пока она эхом отвечала. Он слышал ровное глубокое дыхание, сожалея лишь о том, что сидит недостаточно близко и не может чувствовать ее теплый порыв на своей коже.
Бенджамин

Джонатан
посмотреть

Рауль
посмотреть

Вероника
посмотреть

Кит
посмотреть

Чарли
посмотреть

Медея
посмотреть

Рокки легко говорить, чтобы он оставался в сознании, когда веки сами собой слипаются, а целебный благодатный сон манит его к себе, обещая самый чудесный, самый сладкий отдых. Вечный отдых.
Рокки легко говорить, ведь это не он тут истекает кровью на грязных мотельных простынях ожидая, пока из него извлекут кусок лишнего металла, который корёжит его изнутри.
Рокки... даже в агонии своей Энджел знает, что он несправедлив. Что возлюбленный переживает вместе с ним каждый миг, каждый его неровный всхлип, каждый всплеск боли. Он знает, что руки у Рокса трясутся, пока он разбирается с инструментами, но он старается сделать всё как надо. Не навредить, спасти, удержать. Несмотря на страх и растерянность, несмотря на ужас. И всё-таки, какая-то часть его, которая извивается от жгучего страдания, хочет найти крайнего и выместить на нём всю свою боль, весь свой страх.
Обезбол не помогает. Таблетки не смогу помочь ему вытерпеть то, что последует, Энджел знает. Он жмурится, морщится, послушно открывает рот, чтобы зажать в зубах подготовленный жгут: крепко, до тёмных пятен под веками. Руки его дрожат, комкают покрывало мотеля, оставляют на пёстрой дешёвой ткани звёздочки бурых пятен. Дыхание неровно рвётся, сердце замирает в груди, и он сам затихает, стараясь съёжиться, вобраться внутрь самого себя, спасаясь от оглушительной, невероятной, острой и белой, как взрыв сверхновой, боли.
По щекам Энджела неконтролируемо бегут слёзы. Он запрокидывает голову назад, морщится, втягивает воздух через расширенные ноздри - он горячий и пахнет металлом, и обжигает ему трахею. Ох. Кажется, что этому не будет конца. Что Рокки вечно будет копаться в его плоти, мешая мускулы и жилы, и это длится, и длится. Пока, наконец, не кончается.
Он вроде бы теряет сознание, потому что Энджел не помнит, как оказался лежащим навзничь на мокрых простынях. Его бледные щёки облеплены, увиты тонкими струйками волос, и он горит. Он плавится как восковая свеча, однако тугая тяжесть на ноге говорит о том, что экзекуция окончена.
читать продолжение: «Who's Afraid of the Big Bad Wolf?»

Милый и самый любимый рыжий Ангел!
Я всегда восхищаюсь тем, насколько интересны и разнообразны характеры твоих персонажей, которых ты создаешь с любовью и терпением, выписывая, подобно художнику, свой очередной шедевр. Мы играем с тобой не первый год, но с каждым днём мне всё интереснее и интереснее, а наши истории – всё разнообразнее и необычней. Я смотрю на то, как растёт Энджел, и не могу поверить, что когда-то он был совсем мальчишкой, который ещё не знал, что такое – пролить чужую кровь. Он был невинен, но одновременно жесток, и так прекрасен. Сейчас, даже в «Волке», Ангел уже опытный убийца, которого стоит бояться. И развитие, процесс взросления, пройден по-настоящему грандиозный. Я хочу поздравить тебя с постом недели, хотя ты прекрасно знаешь, что каждый твой пост – лучший, и если бы меня попросили выбрать, я бы, наверное, не смог этого сделать.
Спасибо тебе за вдохновение, которое я черпаю, благодаря тебе; за нетерпение в ожидании новых постов и написания ответов; за эту историю и многие-многие другие, которые наполняют меня счастьем и смыслом вставать по утрам.
Эта неделя принадлежит тебе, твоя мордаха будет висеть в таблице, и мне ещё приятнее будет заходить на Манх. И за это тоже спасибо тебе, любовь моя. Ты - мой стимул становиться лучше, я многому учусь у тебя и многое узнаю. И это на самом деле бесценно.
Люблю тебя.   
(с) Рокки

Мэд

Медея

Кит

Финн

Джеймс

Джей

Октав всю жизнь боролась с ветряными мельницами и возводила песчаные замки, крушащиеся с первой вечерней волной. Глупое занятие, но самое главное, что энергозатратное. В начале, будучи ещё совсем ребёнком,пыталась изменить отношение домочадцев к себе, заслужить всеми доступными ей способами любовь отца и конечно же матери, мечтала растопить лёд в сердцах брата и сестры, вымолить у них хоть какую бы то ни было каплю внимания и прекратить жестокие насмешки и уколы, но по мере взросления Октавия понимала, что это недостижимо. Касис никогда не посмотрит на неё с теплотой. Казалось, что это чувство он мог испытывать лишь к соседскому мальчишке через улицу. А Рен-Клод ни за что на свете не будет связываться с той, кто по меркам деревенских мальчишек не так красив, как она. Куда было худощавой, бледной с чёрными как смоль волосами и заостренными чертами лица Мари до красавицы сестры! Рене трижды избиралась Королевой Урожая - эдакий конкурс красоты, который проводился каждую осень после окончания садовых работ на деревенском празднике. Из всех девочек в возрасте до восемнадцати лет, выбирали только одну, которой на голову надевали пышный венок из яркой лаванды, который ещё потом долго лежал на веранде под апельсиновыми лучами , ещё долго источая тонкий аромат по всему двору, мешаясь с запахом пряных трав в саду.
«Is this what I am?» Октав

Она резко останавливается и смотрит наверх, словно пытается всмотреться в темноту стекол моего дома. А я… я поспешно делаю пол шага назад, скрываясь в сумраке неосвещенного кабинета. Если бы она не жила по соседству, я бы обязательно ее выдумал, как многих других прелестниц, что жили лишь на страницах моих книг. Каждая из них была особенной, но все они были лишь плодом воображения старого дурака, а она… Она настоящая, иногда, мне достаточно просто протянуть руку и коснуться ее мягкой кожи и шелковых волос. Иногда, я с трудом могу побороть в себе это желание, я постоянно напоминаю себе о том, что будет. Старика вроде меня не распнут, как в древние времена, но заклеймят и проклянут. Одним глупым движением, одним необузданным желанием изломается сразу две жизни. С каждым днем бороться с темными мыслями все сложнее и сложнее.
Выдохнув, я спускаюсь вниз и взяв шланг, начинаю поливать цветы в своем саду. Наши участки разделяет лишь ряд невысоких кустов, в которых была проделана дырка. Это было для детей, чтобы они могли легко ходить друг к другу, да и женам так было проще приглядывать за малышами. С тех пор, как их не стало, никто так и не решился что-то изменить, лазом пользовались зверинцы, да иногда дети ко мне приходили поиграть в старом домике на дереве, который я разрешил им считать своим, не в силах снести.
«Ocean Drive» Кит/Роберт

По пути в суд меня преследовало неприятное предчувствие. Я легкомысленно дергаю плечом и списываю это на предсудебный мандраж, волнение за подругу, плохое настроение и неприятные воспоминания, связанные с возвращением на родину. У меня даже в голову не приходит, что этот чертов мир может быть настолько болезненно, неприятно и пугающе тесен, пока мое сердце не пропускает удар на сказанное таким знакомым голосом: Нарцисса?
Господи, Эдриан, ну почему это снова происходит с нами. Периодически мне начинает казаться, что это какая-то извращенная игра, правила которой написаны где-то не здесь. Если бы я была чуть более религиозной или хотя бы верила в судьбу, то однозначно решила бы, что это именно оно. То самое, единственное и неповторимое - кажется, так говорят романтичные барышни?
Жаль, что моей циничной натуре на прошлой неделе исполнилось тридцать три. Я не замужем, не планирую, на серьезные отношения смотрю исключительно скептически. Обжегшись на молоке, начинаешь дуть на воду. Когда ты обжигаешься в среднем раз в пять лет, начинаешь думать, что горячие напитки это в принципе - не для тебя. Мои планы на будущую жизнь довольно просты и прозаичны - брак по рассчету, чтобы никогда, не дай Бог, больше не влюбиться.
И никогда не вспоминать об Эдриане Блэкборне.
«But there are much worse games to play.» Алисия/Нарцисса

Эллрой отворачивается от созерцания нимфетки и заказывает второе пиво. За темным столиком в самом дальнем углу кто-то надрывно кашляет – судя по звуку, ему осталось недолго. Том хочет попросить бармена сделать музыку погромче, чтобы она выместила и этот кашель, и все его хуевые мысли о себе, чтобы музыка дала ему физических сил подняться, набухать или снять малолетку и потрахаться впервые за месяц, но бармена отвлекает чей-то заказ.
Том поднимает голову на голос. Голос просит помочь, и Эллрой узнает еще одну пациентку Бейли. Ту самую пациентку, из-за которой он здесь и из-за которой ему хуево (хотя объективно нет, конечно, но Томас – с недавних пор мастер спорта по перекидыванию вины за себя на кого-нибудь другого). Он смотрит на нее тупым овощем, когда она к нему обращается, и даже возможная злость за проебанный разговор по душам с Ким не может перекрыть химического равнодушия. Эллрой кладет руки на стойку и укладывается на них сверху, глядя на… Блять, слишком много сравнений с Бойцовским клубом на сегодня, но он может себе представить, на каких дрожжах Паланик написал всю эту мерзейшую муть.
Вот Марла. Вот джекотайлеровский Том со всеми признаками налицо. Он смотрит на нее долго и молча, забыв про пиво, просто так, без любопытства, без эмоций, просто разглядывает человека, а не женщину, и, наверное, где-то в глубине души, надеется, что ей пиздец как некомфортно от этого.
«Sick sad world» Томас

Рита Мэй вернулась домой бледная, будто руки её касался не живой человек, а мертвец, возжелавший лишить её жизни.
Ни жива, ни мертва, покинута, брошена - странное чувство. Не пожалели, не сберегли, вырвали сердце из груди, а кровью её омыли ноги путника. Он ушёл, ступал по снегу босыми ступнями, красным по белому, чернилами по бумаге "я назад не вернусь".
Красный саван не уберёг, и он рухнул перед зеркалом.
Нелепый наряд не спас, он остался где-то в запутанных коридорах.
Улыбка, замершая на губах, исчезла, эту маску более не вернуть.
Она плетётся на ватных ногах, пытаясь скидывать за одеждой воспоминания, пытаясь перекроить память, пытаясь проводить черты между реальностью и выдумкой - двойные, сплошные, жирные, их нельзя пересекать, это смерти подобно. Но и Рита сейчас подобна смерти - тихая, бледная, тоненькая. Оттого и желаемое не случается, оттого и путаются мысли, оттого и пустота где-то там, где глубже, чем сердце, глубже, чем душа. За пределами границ, за пределами немыслимого, спрятанное в боли времени и течении биения сердец.
Рита немного очнулась, когда оказалась перед зеркалом.
«close my eyes» Рита

Стоит отдать должное талантам Блэка, он умел развлекаться и получать не меньшее удовольствие от жизни и без бутылки пойла, каким бы выдержанным и сочным оно ни было. Но иногда ситуация требовала, а он не любил расстраивать женщин, потому вёлся и шёл у неё на поводу, чтобы по утру получить вот такую вот опухшую, кажущуюся ещё более зелёной на фоне золотистых веснушек морду и разрывающий на части черепушку колокольный звон в придачу. Тремор рук тоже никто не отменял, а потому бутылку с водой удалось открыть не сразу. Пара глубоких глотков, опустошивших ёмкость почти на половину, тут же попросились обратно, и Зеро посчитал, что он не в праве им отказывать. Повторив процедуру с полосканием рта, Блэк просто сполз на пол и прислонился виском, в который изнутри кто-то ломился с монтировкой наружу, к холодному фаянсу унитаза, громко и с удовольствием застонав. По всему выходило, что ему бы удалась роль слонопотама или пионерского горна в детском утреннике, и в какой-то мере сейчас он раздумывал о том, а не сменить ли ему род деятельности. Думал, конечно, не в серьёз, обрывочно, скользя по мысленному потоку, представляя, что делает это, с ногами забравшись в оцинкованный тазик и прижав колени к груди. Нет, всё-таки похмелье никогда не было его любимой болячкой.
«Who can tell when summer turns to autumn» Зеро

Hysteria

Лучшая игра недели

Я не причислял себя ни к пессимистам, ни к оптимистам, ни даже к реалистам, словно чувствовал, что находился вне этого распределения, деления на категории, со стороны, казалось, отрезанный от этих обыденных понятий, которые так часто можно услышать в обществе, и не только от этих. Я не причислял себя к карьеристам, хотя обожал свою работу и мог на ней ночевать, не задумывался над тем, есть ли во мне романтичные черты матери или деспотичные отца, нехватка внимания от сестры, эмоциональная неуравновешенность от брата. Отличаясь от своей родной семьи, я так же не находил связи и с реальным миром. Абсолютно никаких. Мои увлечения были в пределах нормы, я бы не смог ничего назвать из того, к чему питал бы бешеный интерес, захватывающий тебя с головой, чтобы просто не было в голове места для чего-то другого. Из кино я предпочитал больше классику, из книг - детективы, хотя иногда заносило и в фантастику, любил театр, в музыке не был прихотлив, и слушал чаще всего радио. И вот так вот я был оторван от привязанностей любого рода, кроме одной единственной.
Мой брат.
Если и были в семье Кадди несчастья, то они все определенно одним за другим били его, жестоко и беспощадно, с самого детского возраста, а может и с рождения, когда ты еще не в состоянии сам делать осознанный выбор, но все равно не можешь противиться заложенным генам. С чем родился, то и получай, живи, мучайся, борись, избавиться не сможешь. Этот невидимый глазу дефект, что сложно распознать до появления первой и серьезной агрессии, не поддается полному излечению и становится клеймом. Мать, не умеющая держать дистанцию, словно отрицающая существование комплекса, отец, вечно подчёркивающий и гнобящий собственного сына за него, не способствовали легкой жизни, а лишь усложняли ее.
Нейтан

Когда же моя опрометчивая ярость дала волю себе, я совсем не задумался о том, что этим порывом смогу навредить кому-то помимо отца, поэтому осознав, что моя сила направилась совершенно иным путем, тем, коим я никогда бы не позволил себе пойти, моё лицо в мгновение исказилось болью.
- Нейт, зачем ты влез? – все еще горячо восклицал я: быть может в уме процесс сознания содеянного прошел в секунду, но вот телу потребовалось немного больше времени. – Он должен заплатить за причиненное им зло! – и в тот же миг вся моя скорбь вновь обратилась в гнев, направленный на единственного человека в этом доме, который его всецело заслуживает. Но все мои порывы уничтожались одним лишь взглядом Оноры: она была в ужасе, в оцепенении от моего поступка – я никогда не чувствовал еще такой горечи и разочарования, исходящих из её глаз. Меня это настолько потрясло, что я словно каменной статуей замер, не чувствуя, как мои мышцы напряженно зудели, а старший брат пытался внимать к моему здравому (ли?) смыслу.
- Что? – придя наконец в себя, я разжал пальцы, что были сомкнуты в крепкий кулак, и почувствовал облегчение во всем теле, которое начинало постепенно расслабляться. – Прости, я не… - в смятении я блуждал потерянным взглядом по полу и крутился вокруг себя на месте, будто не мог найти чего-то. Себя.
Я подвел её.
Она разочарована во мне.
Мне больше не увидеть ее любящего взгляда.
Внутри я задыхался от презрения к самому себе, чередуя это с жалостью и досадой от того, что не мог принять факт ее предательства: она встала на его сторону! А как же я? Как же наше волшебное понимание?! Вокруг всё кружилось, перед глазами пятнами застилалась комната – мне пришлось сесть обратно в кресло. Я не замечал ничего в эту минуту, во мне бушевало противоречие.
Финн

Все, что нас не убивает, делает большую ошибку

Ой, все! – Вздорно промелькнуло в голове, когда вместо того чтобы по старой дружбе, ну или польстившись на заметную предрасположенность девицы, мужчина ответил ей стойким отказом выкладывать все свои секреты по первому требованию случайно оголенного в расшнурованном вороте рубахи плечика. Будто бы в самом деле был он умудренным опытом и не первый раз видел перед собой хитрую особь женского полу, хитро стреляющую на него алчными глазами. Впрочем, сама Радея опыта в этом деле, а точнее способе выведывания мужицких тайн, почти не имевшая, и не думала им пользоваться, а то что рубашка у нее поехала, так и вовсе не заметила поначалу, только когда жужжащий кровопийца, коему не страшен был ни снег, ни зной, ни аромат дурмана, впился в нежную кожу, оставляя после себя раздавленную звонким шлепком кровавую лужицу. Отерев ладонь о подол, девушка немного протрезвела от внезапного приступа любопытства и усевшись по другую сторону от сложенных вместо очага вещей, привела себя в порядок, потуже зашнуровав ворот, чтобы мало ли какая нелегкая и кривая поведет их дальше, но чтобы на этом пути никакая тварь не смогла более покуситься на святое и нежное.
А кривая повела, поначалу нерешительно, собираясь с духом, и не потому что не пробовала она этой самогонки ранее, а именно потому что пробовала и еще как! Сложно подходить в процессу изучения, а после писать диссертацию по материалу, о котором знаешь только с чьих-то слов, хотя и такая глава, по изучению влияния тролльего самогона на расы и народы Белории у нее была, с опросами населения, выяснением их ощущения и особенно предельной нормы на организм средне статистического тролля, гнома, эльфа или человека, благо гостей на той самой свадьбе собралось всех цветов и размеров, вот только после собственно проведенной дегустации угощений, перо в непослушных пальцах держалось весьма неуверенно.
Медея/Радея

Совсем не они с дорогою ошиблись, видать... или ошиблись, но еще в начале пути, когда рискнули выбраться на тракт пешью, поскольку идти было чересчур далече, и слишком опасно в одиночестве, если бы оба они не были чародеями, а в своих боевых способностях Драгон, к примеру, нисколько не сомневался. Разве что, конкретно сейчас, когда водил пальцем, да бородой по карте и не мог справиться с дурнющим ощущением того, что рядом с ними нечисто что-то, с тех самых пор, как миновали они дурман-поляну и выбрались из-за ее спасительных берегов. Напряжение, какая-то тяжесть могильная висела в воздухе, что влияло и на неприятную тишину в отсутствие птиц да гадов, заунывный кашель ворона да болезные скрюченные деревья. И магистр никак не мог припомнить, чтобы в прошлый раз происходило нечто подобное - что изуродовало это место, и не идут ли они с девицей на погибель себе? Дорога-то тут одна была - вона к тому мосту чрез широкую в этих краях Вилюку, не каждый нетопырь одолеет, что в устье впадала в Великое Северное Море, да и купцы о своих планах не умалчивали. На привале мужчина даже прикинул, а не отослать ли ему пару поисковых чувствительных импульсов, чтобы хоть как-то разузнать о том, что ожидает их впереди и почему его начинает мутить совсем не от выжранного вчера. Но те не вернулись... Вот оно, самое время было бы повернуть обратно, прочь от неведомой грозы, да кому, как не ему самому было еще рождением предначертано с такою Тьмою и сражаться не на жизнь, а на погибель?
- Неспокойно здесь, - угрюмо подвел мужчина, подымаясь с привала и взваливая на себя всю ношу, которую мог упереть, остальное попросту в руки не влазило и была героически подобрано девчонкой, что кривилась на обувь свою так, будто сколдануть не могла себе дабы впору была. - Бросил бы здесь тебя, чтоб не ходила в самое пекло, но не думаю, что тут безопасней будет - держись рядом, вот и все.
Рэй/Драгон

riders on the storm.

В попытках пробраться в первые ряды, я задеваю локтем кого-то из толпы. Проигнорировав возмущенный бас, я прорываюсь все ближе к треку, по которому сейчас колесит мой друг. Наконец, оказавшись в гуще событий, я пытаюсь уследить за происходящим, но терплю неудачу. Зрение подводит меня в самый неподходящий момент, и, я пытаюсь сконцентрироваться. Не получается.
Беспокойство, которое я испытываю мешает мне, но я впервые за вечер чувствую себя частью той шумной толпы, в которой сейчас нахожусь. Все люди, которые меня сейчас окружают испытывают эйфорию, наблюдая за происходящим, впрочем, как и я. Уверенность в том, что Кларк выиграет меня не покидает ни на минуту, хотя я и начинаю сомневаться стоило ли ставить на его победу так много зеленых.
Тайрон и Маркус идут практически ноздря в ноздрю, но Charger Кларка немного отстает, что меня совсем не радует. Сжав руки в кулаки, я жду, когда парни домчат до последнего поворота. Наблюдая за предыдущим заездом, я понял одну вещь - если у Тайрона и есть шанс догнать соперника, то он сделает это, именно, на этом чертовом повороте. Нервы на пределе. Кларк вырывается вперед: еще несколько секунд, и, вот уже финиш. Друзья Тайрона ликуют: я вместе с ними. Йен и ребята подбегают к машине, и, начинают бешено стучать по ней. Я реагирую на победу друга более сдержанно, и, стою немного поодаль. Пока Маркус поздравляет Тайрона, Йен возвращается ко мне, и, сразу же отсчитывает мне мои кровные и 500 сверху. В этот момент к нам подходит Кларк, который не без удивления смотрит на меня, забирающего свой выигрыш. 
- Эй, ты что, ставил на меня? - парень задает вполне логичный вопрос, на который получает утвердительный кивок. Я ловлю на себе одобрительный взгляд, и, замечаю, что улыбка на лице бразильца становится еще шире.
Сэмюел

Когда я решил привезти сюда Сэма, я знал, что примерно этим все и закончится. Элмерз все же прочувствовал всю атмосферу, да еще и подзаработал. Главное, чтобы он не подсел на ставки, а то знавал я одного паренька. Маму готов был продать за возможность выигрыша. Но в случае с другом я чувствовал, что он поставил потому что верил в меня. Это воодушевляло больше, чем ожидание моих зеленых за этот заезд.
Как только толпа моих знакомых отошла от меня наконец, Сэм повис на моей шее. Мне было приятно. Сэм так завелся, что начал приглашать этих обормотов домой. Знал бы он, что они нам все разгромят, и что после таких гостей проще будет найти новое жилье чем убирать старое, так бы никогда не сказал. Я посмеялся, представив как Глория пожирает последние остатки продуктов, а Йен разбивает очередную бутылку с пивом.
Я все же решаю, что пора уже отчаливать отсюда, потому что все таки хочется немного поспать и отдохнуть, хоть я и люблю своих друзей. Основная программа развлечений для Элмерза была пройдена, и я со спокойной душой сообщил ему, что пора бы уезжать. Он кстати против не был. Впечатлений видимо нахватался по полной. Пока мы ехали к нам на район, он успел мне поведать обо всем, что увидел. Сэм толсто намекает на желание покушать, а  я тем временем смотрю на бензин и замечаю, что нужно подзаправиться. Я принимаю это незамысловатое предложение и останавливаюсь на ближайшей бензоколонке тире забегаловке, и иду пополнять стратегически важные запасы. Останавливаю свой выбор на паре хот догов и газировке, проплачиваю бензин, и иду назад к ожидающему в машине другу.
Я отдал ему все что купил, и думал начать есть прямо тут, но Сэм сгенерировал очередную не плохую идею поесть где-то еще. Он был слегка прав, так как вид на помойки очень отбивал аппетит.
Тайрон

The devil's own

Думал, будет легче. Привести в порядок мысли, найти среди изменившихся до неузнаваемости улиц осколки памяти, собрать, стряхнуть пыль, склеить, подогнать черепок к черепку, но нет. Вместо чашки - уродливый голем, замешанный на крови. Не клеится. А клеится, так страшно.
...на Кони-Айленд за ним полчаса идет бездомная старуха, крича в спину о метке дьявола и близящемся конце света. Он не оглядывается.
...он покупает на остатки мелочи кофе на пляже и медленно выпивает его на лавочке в компании бродячего пса. Когда уже собирается уходить, к нему подбегает мальчишка, бросает в пустой стаканчик два четвертака, и уносится, счастливый, к благообразно улыбающейся женщине с коляской. Джея не удивляет: поношенная армейская куртка, длинные волосы и борода делают его похожим на бездомного. Впрочем, он и есть бездомный. Октябрь холодный, с утра были заморозки, и у него до сих пор болит горло.
...видит вывеску на арабском языке, заходит.
"Откуда, хабиби?" – он не сразу понимает, что к нему обращаются не на английском. Звук чужого грубого языка заставляет болеть уродливые шрамы на спине. «Ниоткуда» - отвечает он, поводя плечами, будто это может облегчить фантомную боль. Радиоволна шипит чем-то попсовым и восточным. Зеркало засижено мухами, но пол чистый, пахнет мылом, кофе и специями.
Взгляд старика цепкий, черный и немигающий, когда он начинает говорить, глядя в упор на него.
Джей пулей вылетает из цирюльни, когда осознает, что понимает. И что его «ниоткуда» было не на английском.
Он останавливается когда полоса океана скрывается за домами, от боли в колене. Не стоило идти так быстро.
В рюкзаке за спиной - бутылка воды, полотенце, перочинный нож, снятая с веревки толстовка и яблоко.
Джей

У МакГроу теперь было очень много времени. Бесцельного, абсолютно бессмысленного.
Утром он на кухне отработанными до автоматизма движениями включал поочередно чайник и кофемашину, доставал из холодильника остатки вчерашней еды, засовывал в микроволновку и несколькими нажатиями запускал режим разогрева. Когда звучало поочередно несколько сигналов о готовности, он наливал себе кофе и уходил, оставив завтрак нетронутым. Обед был нисколько не лучше завтрака, а ужин оказывался немногим лучше, чем обед.
Джеймс терпеть не мог увязать в людях и в чувствах. Раньше он вообще считал любую зависимость ненужным приложением к жизни. Но Джеймс застрял. Безбожно, отвратительно, безвариантно и намертво увяз. Застрял в этих до жути одинаковых днях и ночах. Тоска, уже привычная и унылая, давно засела под рёбрами и обосновалась там, кажется, навсегда. Повседневность не воспринималась. Никак. Вообще.
Очередной день скатился к вечеру, и уже со стопроцентной уверенностью его тоже можно было смело выкинуть на свалку. К огромному вороху таких же дней, которые он уже выбросил за ненадобностью и однобокостью.
Наверное, стоило пожалеть о прошлом. Прошлое сейчас казалось... Сложнее? Или наоборот, проще? Доигрался. Так всегда бывает, когда слишком долго лжёшь самому себе и всем вокруг. Каждый день и каждый раз все по кругу - два шага, поворот, ещё два шага, лестница на второй этаж. Ещё два - и выход на крошечный балкон квартирки. Вечное круговое движение, подчинённое плавному и, на первый взгляд, незаметном ритму. Упорядоченный хаос. Систематизированный кромешный ад.
Он знает, что сегодня воскресение, потому что перед входом в школу разбиты палатки с едой и напитками. На столах в стороне лежат вещи, которые нуждающиеся могут взять бесплатно.
Джеймс

Если ты рядом

- Забыл сказать... - чуть ли не летит вслед за парнем. Мысль вылетает из головы сразу же, как только он видит, что Хью теряет сознание, сползая по стенке, от чего Кэри не на шутку пугается. А кто бы ни испугался? Даже если ты можешь сохранить "лицо" даже в самой опасной или безвыходной ситуации, это не защищает от внутренних метаний.
Мысленно собравшись, мужчина опускается на колени рядом с бесчувственным Мэтьюсом, пытаясь решить, как лучше привести его в чувства. Итого становится стакан с водой, принесенный с кухни. К счастью у них были пара пяти литровок с водой, недавно купленных в ближайшем супермаркете. Пить воду из-под крана, пусть и кипяченную ему совсем не улыбалось. Да и здоровье дороже, кто знает, что можно подцепить.
Кэри опять усаживается на колени, прикладывая руку ко лбу парня, поглаживая его.  Он невольно любуется лицом напротив, которое как ни странно было расслаблено. Хотя изредка на нем все же проскальзывала какая-то хмурость, будто его владельца что-что беспокоит или причиняет боль.
- Давай, приходи в себя родной, - обеспокоенным тоном.
Признаться честно, Галлахер сейчас очень-таки напуган, но старается быстро справиться с собой.
- Это я у тебя должен спросить. Судя по тому, что ты по цвету почти сравнялся со стеной, тебе явно стало не хорошо. У тебя что-то болит?, - помогает подняться, бережно беря за талию и ведя к кровати. Мужчина молит Бога, чтобы это было простым обмороком, а не чем-то серьезным. Хотя, даже если потребуется лечение, денег оплатить его, у Кэри вполне достаточно. А говорят, что не в деньгах счастье? Любовь на них точно не купить, а вот то, что сделает тебя счастливым - вполне себе.
Кэри

Хьюберт уже и не помнит, когда в последний раз терял сознание. Ну, кроме того случая с нападением брата, а так точно никогда такого не было. Однако ощущения сейчас больше похожи на какой-то приступ, когда перед глазами все темнеет и на неопределенное время становится плохо. Признаться, он даже не понял, падал в обморок или просто закрыл глаза и отключился. Кэри в момент пробуждения парня выглядел так, будто Хью по меньшей мере чуть не умер.
    - Бок снова разболелся. Я выпил таблетку, успел прислониться к стене, а дальше ничего не помню, - врач на последнем осмотре ведь сказал, что все хорошо. Тогда почему боль снова вернулась? Неужели из-за короткой пробежки? Ладно, хорошо. Я больше не буду так делать, только уходи быстрее, - мысленно взмолился парень, но подобным способом явно не получится вылечить себя. – Всего лишь немного пробежался от остановки, потому что не хотел опоздать на встречу с подругой, - взгляд Кэри не предвещал ничего хорошего, так что Хью тут же добавил. – Врач говорил, что все нормально и целый месяц уже прошел. Может быть, они там что-то не досмотрели…
    Пытаться обвинить врачей это не лучший выход, но вряд ли такая боль может быть от подобной небольшой физической нагрузки. Он же не тяжести таскал и не двигал ничего, чтобы повлиять на швы. Они зажили и не разошлись, такое бы Хью точно заметил и почувствовал. Здесь что-то другое.
    - Ну, это не простуда и не отравление, чтобы кормить меня всякими бульонами, - Мэтьюс устраивается на кровати, подложив подушку под спину. И ему совершенно точно не хочется сейчас ни в какую больницу. Хьюберт вообще не особо любит кабинеты и палаты с белыми стенами и весь тот запах лекарств.
Хьюберт

Сара
посмотреть

Алисия
посмотреть

Ева
посмотреть

Дамиан
посмотреть

Маркус
посмотреть

Итан
посмотреть

Ночь. Ночной сумрак обуял это проклятое место в тот час, когда я въехал в него. Мелкий город. Мелкие люди. Я и не думал ждать до утра - мое дело не терпело никаких отлагательств. Если эта легавая сука еще была в пределах досягаемости, я не должен был позволить ей уйти, скрыться и затаиться до тех пор, покуда меня не оденут в браслеты обжигающие льдом безнадеги. Возмездие... От него не укроется никто. Ни законники, ни джентльмены с большой дороги, ни продажные женщины, ни даже я. Но, в отличие от них, я все же рассчитывал еще некоторое время поиграть в салки с Безносой Леди. Дождливая промозглость пробирала до костей, когда я остановил машину у дверей безымянного кабаре, по одному взгляду на обшарпанные стены которого можно было разглядеть всю подноготную этого злачного заведения, и перечислить все темные делишки, что проводились под его крышей, а также с ходу определить, чьи ладони были в нем самые потные. Именно сюда и лежал мой долгий путь из такого же Богом забытого места, будто брат-близнец всех штампованных городков, где улицы походили одна на одну как пару капель, что теперь стекали с полей моей шляпы, а люди разнились лишь историями. Моя - стала роковой не только для меня самого.
Вряд ли что-то могло меня заставить покинуть свою дыру, как трясина затягивающую любого, кто ненароком в нее попадал, когда тленная апатия одолевала члены и позволяла роиться лишь мыслям, сумрачным размышлениям о бренности всего, что творили мы с отцом, за что ни разу не дрогнуло сердце, когда мы грабили, убивали, убивали и грабили, но у каждой повести должен быть конец, и наш вышел трагичным - отца в перестрелке грохнул полицейский комиссар, хотя тот выстрел я принял будто в собственную грудь, и я... И я решил, что покоя знать не буду, пока от моих рук не падет ни эта легавая шкура, ни ее выродки. Смерть за смерть, кровь за кровь - а моя душа катастрофично истекала кровью. Ну, или тем, что в ней бежало вместо нее, тугое и маслянистое, будто вонючая нефть, отравлявшая сущность и холодившая жесткие пальцы, готовые нажать на курок.
читать продолжение: «Among the Living»

Рэй!
Мишаня! Какой ты Михаэль, когда ты Мишаня, нууу!
Твоя пластическая операция не спасла тебя от поста недели, а любой поступок наказуем – вот тебе кара за содеянное, поздравительная речь моя оно же.
Думаю, ты не совсем готов к тому, что именно этот твой пост получил пост недели (как вспомнить, в какие мы рамки зажаты, так поневоле воспользуешься твоими навыками маньяка, чтобы покоцать нашего идеолога). Но, видимо, талант и харизма твоя убийствена и незатыкаема никакими форматами и скобочками. И первое лицо сдюжил, и деепричастия сократил до ёмкости двух строчек, ай, ляпота!
И, на самом деле, я тебе благодарна, что ты не отказал мне в, казалось бы, типичном для тебя  предложении, а-ля «Ой, а сыграй убийцу? :з». Харизматичные отбросы общества, талантливые маньяки-хирурги, а теперь ещё и грешные инфеционисты (почти). Самое то, чтобы шутить про палочку Коха, но ты ж, ясный бантик, выше этого. Эстетика тёмной стороны, она такая.
Вроде как, данная рубрика дана нам, чтобы сказать соигроку немного хороших слов, которых и под наркотой-то не набалакаешь. А у тебя тут вроде пластическая операция профиля произошла, туда-сюда…
Итак, вскарабкавшись на табуретик, пожелаю тебе запоминающейся и неповторимой игры за биоинженера с двойными стандартами, кучи лучших постов, лучших игр и лучших табличек. А я знаю не понаслышке, что мочить ты можешь красиво. И смотри там, чтобы ни в одной пробирке не бомбануло, а то плакал наш Манх, вымрем все хд И Меду в шпильках без бахил и спецкостюма к себе не пускай, а то знаем мы, ага…
Но это в целом, а у нас тут частный вопрос нашего эпизода. Надеюсь, тебе с нами незатруднительно. Надеюсь, тебе с нами хоть немного нравится. И я очень надеюсь, что сотрудничество будет плодотворным, нуарным, с тебя кровяка и маньячность. Но тебе же это несложно, правда?
И, кажется, у меня что-то сегодня с речами не очень от слова совсем. Поздравительная экзекуция заканчивается почти принудительно. И раз уж не получилось добить тебя словесно, добью физически. Расчищай взлётно-посадочную полосу, к тебе полетели поздравительные обнимашки! Они из тайги, поэтому чутка дикие. Так что берегись, картофельный мишка, против моих обнимашек нет контрприёма!    
(с) Рита
Дорогой Рэй, а теперь венский Мишка, я поздравляю тебя с почетной наградой. Ты в очередной раз продемонстрировал всем, что маньяки у тебя выходят что надо, и я надеюсь, что наше вролевое сотрудничество будет столь же продуктивным и в дальнейшем. Спасибо крошке-Рите за то, что свела нас под флагом нуара. Спасибо тебе за то, что тазики для пафоса понадобились даже многим раньше, чем мы все предполагали. Ура, дорогой, ура! На эту неделю ты лучший, пиши больше, жги напалмом, опаляй всех своей зашибенной харизмой и просто оставайся самим собой, таким, каким тебя все любят на этом славном острове.    
(с) Киллиан
Итак. Ты снова это сделал, мой мрачный друг. Снова, уже который раз и, кажется, ругаться бесполезно, пора просто смириться и поздравить. С лучшим постом тебя, хирург моего сердца. Ты снова написал зашибатый пост и не важно в каком он там настроении писался, ведь главное результат! А может, это способ заставить меня читать твои игры не со мной? Хитроооо… и я же ни сколько не жалею о прочитанном. Очень атмосферно, нуарно, мрачно… От поста веет холодом и мраком, промозглым вечером, запахом табака. Слышны звуки старого кабаре, чувствуется его антураж, и главное, опасность! И ведь эту опасность создаешь именно ты. Так что еще раз с лучшим постом и открытием новой игры, от которой я желаю тебе получить море удовольствия.    
(с)Медея

Син

Кит

Медея

Мэд

Рита Мэй

Рик

У него есть глупая привычка — мысленно играть в странную игру, чтобы скоротать время или отвлечься от головокружащей бури событий. Правила просты: считать до семи, отмечая в голове важное событие в своей жизни, имеющее огромный вес. Некоторые события теряют свою важность, и на встречу им приходят новые, некоторые — неизменно стоят на своей позиции, напоминая, что бытовая повседневность, наполненная мнимыми красками гуманности, спокойствия и умиротворения, не так уж и плоха.
Один.
«Кулаки ноют, а запах крови все еще слышим и неприятной влажностью ощутим на верхней губе. Ему знатно прилетело по лицу, однако, ему двенадцать лет и он впервые осознает, что бить — так же больно, как и получать тумаки в ответ. Но не окрепший ум понимает: к такой боли можно привыкнуть, раствориться, получая моральное наслаждение от секундного чувства справедливости.
Маркуса ничего не волнует: сейчас он лишь думает, как отреагирует на такое известие мать, и закроет ли директор школы глаза на первую драку своего ученика, решившего после очередной травли пойти в наступление.
Закрыл, кстати».

«into the ocean» Маркус

Понятие любви их семье было чуждо. Может, и было что-то когда-то между родителями, но в отношении собственных детей я не питал подобных иллюзий, и окончательно они разрушились в тот момент, когда Онора мягко настояла на отъезде Финна, прекрасно понимая, как именно он это воспримет. Мне не нужно было жить в этом доме, чтобы видеть их общение между собой, когда брат держится почтительно, казалось, ничем не выдаёт себя и своего «особого» отношения, а вот мама словно забывала об этом, отстранялась в свой собственный мир идеальной семьи, как было и со мной, когда Нетрин взял полный контроль над старший ребёнком, не встречая никакого сопротивления со стороны супруги. Я бы запомнил, потому что тогда я ещё думал иначе, как маленький мальчик, что любил играть в свои машинки, бегать по саду и падать на роскошные кусты, а потом заметать следы, обожал помогать матери готовить, хотя больше пачкал и ее, и себя и всю кухню, задорно сменяясь и совершенно не боясь маминого шутливого укора. Я помнил лишь образы, мимолётные видения, дразнящие и уводящие за собой в непроглядную тьму с редкими просветами жизненной линии ребёнка, что лучше запомнил тиранию родного отца, чем ласку матери.  Но, кто знает, что было бы, если бы все было наоборот. Я не испытывал открытой ненависти к отцу, как это было с братом, или к матери, как с сестрой, просто потому что благодаря Неирину научился сдерживать любые эмоции, думать прежде всего головой и рассчитывать свои шаги вперед.
«Hysteria» Нейтан

Чем дальше они шли по старому тракту, некогда хожему всяким людом честным от мала до велика, без опаски нарваться на нечисть страшную, а лишь на разбойников лихих, которые за честь свою разбойничью считали по кустам местным рассесться и глазами сквозь обманную повязку зыркать, да арбалетным болтом спины прохожих провожать. Нельзя было пройти по главному тракту две столицы соединявшему и не встретить кого на пути своем, пусть то дитя малое, на руку ловкое, или караван очередной, а то и застрять вместе с ним посреди леса, когда у впереди идущей телеги колесо сорвется. Но в этот же день, а то и последнее время, как могла судить травница, поменялся уклад жизни краев этих. Отвернулась правая рука от левой, в тот момент когда короли двух держав разругались из-за очередного сумасбродства царственных персон, когда сказал король Наум: «Не жана она мне боле, не жана!» и погнал сестру Волменского короля прочь со двора. Простой же народ еще поддерживал связь между двух государств, наведываясь к брату, свату, коих по обе стороны границ было достаточно, но видно последнее время и эта нить разорвалась с руки лиходейской, оставив лишь одиноких купцов, которым яркий блеск монеты был куда дороже патриотизма.
Или же сказками были рассказы эти, сплетнями, что разлетались по городу приукрашенной песней, когда на самом деле Королева лишь приболела и потому не показывалась в свете, хворь свою скрывая под просторным халатом. Кто же знать мог о том?
«Все, что нас не убивает, делает большую ошибку» Медея/Радея

Со временем, ты перестаешь верить. Даже самым близким людям. Со временем, ты перестаешь доверять, закрываясь и отдаляясь все дальше, думая лишь о том, что если еще хоть раз позволишь хоть кому-то приблизиться к тебе, то просто более уже не сумеешь справиться с ядом, который вновь пробежит по венам с твоей кровью. Каждый раз, когда делаешь шаг ближе, ты знаешь, что когда-то этот шаг был бы более уверенным. Знаешь, что когда-то в прошлом, ты еще не боялся боли, и твое сердце не было прогнившим насквозь. Год. Или два назад. Может, целая жизнь. Ты просто уже и не помнишь, когда это именно было. Когда ты был самим собой. Когда открывался людям и не боялся смотреть в их глаза. Все это до той поры, пока не набретаешь на одного единственного человека, которому и говорить ничего не надо. Достаточно всего одного прикосновения, которое намного честней любых сказанных слов. Одно всего лишь прикосновения, когда ты вдруг осознаешь, насколько же ты одинок в жизни и все потому, что почему-то убедил себя, что не имеешь право кого-то любить. Что тебя невозможно любить. Но после... тебя как будто толкают в спину со скалы. Ты доверился. Ты даже сумел повернуться спиной. Веря. Зная. Что тебя не толкнут, а как раз наоборот, удержат от шага с пропасти, а если и нет, то шагнут вместе с тобой. Ты... все, что вновь научился чувствовать, оно разбивается. Твое тело почему-то целое, а вот душа... она обращается в осколки. Ты хочешь наоборот.
«.когда вместо нас останется тьма» Клемент

Канун дня всех святых. Улицы Нью-Йорка уже за неделю до праздника были наполнены атрибутикой. В частности, на каждом шагу приторговывали тыквами, бутафорской кровью и костюмами разных сказочных и не очень существ. Кларку все это надоело где-то в возрасте 14 лет, когда он понял, что конфеты это фигня. Тыквы есть он не любил, единственное, что всегда было неоспоримым плюсом, так это девочки в костюмах секси ведьмочек и дьяволиц. С каждым годом они оголялись все больше и больше, не оставляя простора для воображения. Сэм же напротив начал готовиться почти за неделю, скупая милые тыквы и элементы своего костюма.
В этом году хеллоуин у Тайрона не задался. Он опять работал как проклятый, зато успел скопить на маленький хороший подарок сестре. Времени на отдых совсем не было, но почти  на каждый праздник он находил его и все же что-то покупал Эрике. В этом году она говорила, что ей ничего не надо, как в прочем и в прошлом, и в позапрошлом. Но Тай не мог просто так не побаловать сестру. После смерти отца, он остался единственным мужчиной в доме, и чувствовал за нее ответственность, даже переехав не переставал ее баловать. Эрика конечно была не против, но никогда ничего у него сама не просила.
А еще праздник омрачало то, что Кларк и Элмерз успели поссориться. Причем из-за сущей мелочи.
«Сладость или гадость» Тайрон

Лес шелестел над ухом навязчивые песни, вливающиеся куда-то глубоко в голову, оседающие пылью на сознании. Вязко. Странно. Ноги путались в траве на опушке, спотыкались о палки, где леса было погуще. Зверье шелестело тут и там. Хорошая погода, хорошее место. Он за не одну поездку сюда выучил едва ли не весь этот земной уголок, знал, где растет яблонька-дичка, знал, где грибов можно набрать в рубаху или ягод целую шапку. Отличный способ скоротать время до неминуемого отцовского гнева. Да ладно, плевать он хотел, все равно, поди, не убьет в припадках чувств. Он вот уже час следил за белкой, ее суетливыми движениями вверх и вниз, набиванием тайников всяческим добром на зиму. Вроде и легкая добыча, на варежки хватит, но и охоты никакой на ловлю не было, поэтому он кинул в белку шишкой и пошел дальше. Жарко, солнце в этот раз было не особо милосердным, хотя никак не портило прочей погоды, но рубаха мерзко липла к спине, заставляя дергаться, точно блохастую собаку, в бесконечных попытках хоть как-то оправить непослушную материю. По дороге он сгреб черники, аккуратно, чтоб не окрасить пальцы, умял всю горсть за пару-тройку минут. Грибов что ли найти, да костер с помощью трута разжечь, чтоб припечь находки повкуснее? Задумавшись, он вышел на земляничную поляну, даже запамятовал, что уже самое время собирать сладку ягоду и есть, пока живот не заболит. А потом откуда-то пробилось шуршание, назойливое, будто зверь или змея по кустам ползают.
«Невидимые монстры» Джастин/Ярослав

и в огне не сгорит, и в воде не утонет.

Лучшая игра недели

Пролив грязно всплескивал, порой овевая морозным воздухом, за его свинцовыми водами оставался остров – и снова ощущение стороннего, чего-то затихшего – неподвижной иглой разрезал небо Эмпайр-стейт-билдинг, на дальнем мосту избегали заходящих лучей окна автомобилей. Еще накануне листва весело шуршала под ногами и отдельными искрами летела вдогонку, а сейчас (замертво втоптанная в лужи) отдавала земляным гнильцом. Одновременно косыми каплями возникало и исчезало волнение, намекая на непрочное, случайное, тревожное, что касалось горожан и обманывало; как незаконченное чихание, вызванное нафталином. На 8-ой авеню, совсем уже осенней, розовеющей между постройками на окраине западной границы Центрального парка, где только группка детей возилась с мячом под наблюдением истощенной матери, громыхали вагоны метрополитена с редкими в этот нескладный час пассажирами, стали освобождаться первые сотрудники национального банка. Ветер то и дело бежал по ветхому, еще не отремонтированному после фестиваля, мостику над искусственным водоемом, припущенным рябью, проникал в мрачность деревьев, обдавших мертвым покоем, кладбищенской пустотой начавшегося сезона. Двоился и шагал по многочисленным тропинкам, и тут на пересечении Хадсон и Бликер-стрит неожиданно оглушило неистовым гудением, ревом мотора на всей скорости мчавшейся пожарной машины, внутри которой – шелестя формами и ударяясь касками – сидели плечом к плечу пожарные. Голуби на крыше супермаркета выглянули вдоль дороги, из трусливой пытливости отгадывая, куда отлакированный красно-белый зверь повернет: на 46-улицу или в переулок.
Машина накренилась на перекрестке в сторону 46-ой, где над парапетами многоэтажных зданий взбунтовалось и поднялось зарево в какой-то белесой иллюзии, прозрачном тумане.
Густаво/Фредерик

Счастье быть с кем-то постоянно – слишком иллюзорная материя, чтобы цепляться за нее изо всех сил, слишком мифическая загадка, чтобы доверять ей свою душу целиком и полностью. В своей жизни Андерс прочел много книг: любовные романы не были его любимым жанром, но и их он читал, и каждый раз, когда все заканчивалось хорошо, его сердце с трепетом сжималось, а в голове сверкала неугасающая мысль о том, что, быть может, так бывает и в жизни? Как известно, книги бывают жестоки. Чужие истории – жестоки. Он смотрел на себя в зеркало, и вместо молодого очаровательного юноши, которым он должен был быть в своем-то возрасте, Андерс сталкивался с серыми глазами измученного изнутри человека. Что же так сильно глодало его вот уж не первый год?
Любовь – как война. Не проходит бесследно, не позволяет восстановиться полностью. Сколько ни рви жилы, сколько ни пытайся забыться. Андерс пробовал; прибегая к помощи алкоголя и новых знакомств (которые редко являлись удачными, ведь за симпатичным фасадом у Грея прятались демоны, которые день изо дня ковырялись грязными пальцами в его ранах), он пытался выпутаться из паутины, которую самолично сплел. Но с каждым успешным шагом вперед, он совершал два назад – просматривал интернет, перелистывал старые и новые кулинарные книги, автором которых был человек, что так сильно отравил его безответной любовью. Нужно признать: он даже не дал им шанса. Позволяя себя любить, Дуглас не позволял Андерсу чертить общее будущее, потому что его, как ни крути, и не могло быть. Они были слишком разными. И в какой-то момент Андерс понял, что является для Лэмба обузой – не потому что висел на него шее, а потому что мог удушить своей любовью. К чему ему такие проблемы? Дуглас был человеком, который принадлежит целому миру, а не одному человеку. Принимая эту правду, Грей любил его, не требуя любви взамен.
Андерс

I still think I love you

Жизнь до и после аварии отразилась не только на моем эмоциональном состояние. Помимо того, что я периодически погружался в себя и перестал интересоваться тем, что меня окружает. Натягивал улыбку на лицо, лишь бы не доставали. Мне пришлось изменить свое отношение к спорту. Раньше, когда злоба охватывала меня, выбешивали все окружающие, выводила из равновесия Леттиция. Я успокаивался, пробежками. Я чертовски любил бегать, оставаясь наедине с собой и с музыкой. Эта абсолютная свобода. Лишь на мгновение. Но она помогала мне освободиться от всего того негатива, который терзал душу. Спорт действительно имел волшебное свойство лечить не только тело, но и душу. В те моменты, когда бег оказывался бессилен. На помощь приходила груша. Огромная 75 килограммовая груша. В которую бить сплошное удовольствие. Так же в запасе имелся еще манекен по имени «Трой». Трой очень любил получать по своему лицу. В челюсть с локтя, в нос с колена. Прямой удар с ноги в пресс. Трой любил всё, как его не бей, он будет просить добавку. Сев в коляску однажды, я попробовал снять свой негатив по старинке…и когда после удара, груша отлетела в меня обратно, перевернув коляску и опрокинув. Мне пришлось звать отца, чтобы тот помог подняться. Это было унизительно и больно. И тогда я решил для себя, что со спортом в дальнейшем не по пути. Нужно было найти альтернативу. И потеряв возможность бить, я перешел на то, что всегда презирал. На препараты. В тайне от всего я начал глотал таблетки, чтобы иметь возможность сдержать в себя в руках. Не высказывать всем окружающим, что о них думаю. Не сжимать кулаки до боли в костяшках. Даже Кати об этом не знала, ведь я был очень аккуратен и скрытен. Словно Голлум который склонился над своей прелестью, я поглаживал заветную бутылочку у себя в кармане. Никто не должен знать о нем.
Леонардо

- Хочешь помериться чувством юмора? – Я прикусила язык до боли, чтобы не сболтнуть то о чем могла пожалеть.  На деле слова Лео в очередной раз задели меня за живое, и я собиралась обозвать его инвалидом не только из-за его любви к покатушкам в инвалидном кресле и нежеланию идти на поправку, но еще и инвалидом, которого обделили чувством юмора.  Мне нравилось, что я не идеализирую брата, сложись все иначе и превозноси я его, мне бы пришлось намного хуже. Я бы не смогла излечиться от своей зависимости, от болезненного желания трахнуть собственного брата, причем делать это постоянно, не заморачиваясь над позой и местом. Я думаю, раньше мною двигали инстинкты, сердце глушило сигнал разума, и я вела себя просто как сучка во время течки, не замечая происходящего вокруг,  центром моего внимания неожиданно в первую очередь для меня самой стал мой сводный брат.  Я знаю, что способна надрать ему задницу, и вовсе не потому, что он вдруг решил разыграть из себя жертву. Авария была несчастным случаем, нам вообще повезло, что мы отделались в основном испугом и ссадинами. И даже встань он сейчас из кресла  и расправь плечи подобно атланту я бы хорошенько треснула ему по его роже с нахальной голливудской улыбкой. Мы ругаемся, как и всегда. Я смотрю на него долго с призрением, совершенно забыв о том, что нас развели по углам, чтобы мы не вцепились друг в друга.
- Катись колбаской, - закатывая глаза, я отмахиваюсь от его едкого словца так, словно оно воняет как минимум чем-то тухлым. Не считаю себя проигравшей,  просто нас не вовремя прервали, мы вполне могли бы продолжить, если бы не мама и эта сучка Кати. Лео со стервозным и самодовольным видом и не без помощи своей невесты выкатывается из кухни.  Мы, как противоположные стороны магнита, отталкиваемся друг от друга.
- Ты могла бы быть с ним помягче.
Летиция

Разрушь меня...

Ты раздражен. Я улавливаю эти невидимые нотки в твоих словах, твоем голосе. Быть может, ты не такой уж и рыцарь в сияющих доспехах, как я себе придумала. Впрочем, это всего лишь один из вариантов, по которому мы могли бы пойти. Я решила начать с него, но если будет совсем хреново, то я подберу что-то другое.
Я послушно стою у больничного крыльца и дожидаюсь, пока ты припаркуешь машину. И параллельно размышляю о том, какие девушки тебе нравятся, к каким ты привык? Очевидно кроткие овечки – это не совсем то, что вызывает в тебе животный интерес и провоцирует твой инстинкт охотника. Стервы? Возможно. Но я не планирую за одну секунду переключаться с одного образа на другой. Нет смысла бросаться из крайности в крайность. К тому же это наверняка со стороны покажется странным. А вот постепенно проявлять характер, объясняя это тем, что шок, вызванный страхом, сошел на «нет», вполне возможно.
Ты возвращаешься, и мы вместе заходим в больницу. Твой вопрос про мужчину на крыльце вызывает у меня недоумение. Я даже не пытаюсь его скрыть, когда бросаю взгляд в твою сторону. Что же ты думаешь, что у меня паранойя и мания преследования в тяжелой форме и теперь мне все проходящие мимо люди кажутся преступниками? Ну, знаешь ли…! За психически больную меня еще не принимали! Мне смешно и немного обидно одновременно, поэтому я никак не комментирую твои слова и просто иду вперед, туда, где маячит стойка регистрации. И лишь твои пальцы на моей руке заставляют меня немного притормозить. Что еще? У тебя в голове созрел новый диагноз того, что со мной происходит?
Но нет, ты всего лишь хочешь, чтобы я не рассказывала, что попала в аварию. И я замираю, задумавшись, как будто мне нужно время, чтобы смириться с этим, чтобы принять твое предложение. Хотя на самом деле я и не собиралась ни о чем таком рассказывать.
Аурика

Еще пару часов назад я выглядел достаточно молодым, чтобы быть с девушками на "ты", и мы вроде выяснили, что ты не чья-то кукла, а честно батрачащая девчонка-медсестра, спустившая на тюнинг "как с обложки", наверное, годовую зарплату. Так что не удивительно, что ты голодна. Перебиваешься крекерами из комнаты отдыха в своей больнице, чтобы оплатить услуги в дорогом центре на Манхэттене, типа того, где мы столкнулись? Красота требует жертв. Я это знаю, как аксиому для всех женщин, меня окружавших, от кормилицы-латинос с грудью размером с Силиконовую долину до последней шлюхи из Сохо. Уважаю жертвенность, достойную Христа. Но не разделяю. И в виду этого убей - не понимаю, откуда у тебя манера говорить с мужчинами, которые платят, на "вы". Или ты по привычке приравниваешь меня к пациентам? О, поверь, всей твоей очаровательной улыбки не хватит вылечить мою больную голову. Если ты не учишься на генного инженера параллельно, потому что в моем коде произошел сбой. Я могу выступить с речью об этом на акции против наркотиков, чрезмерного употребления алкоголя и опиумных курений. Только не стану, потому что не достаточно добродетелен, чтобы кормить стервятников-папараци. Даже если небеса упадут на землю и они напишут чистую правду, учредители все равно будут недовольны. А я еще не достаточно оборзел, чтобы класть на их мнение. На сегодня объектом моей благотворительности являешься ты. И за мной должок, что твое эпичное попадание под мои колеса уберегло от лишних нервов и унижения приехать на ланч, на котором меня никто не ждет. Тебе об этом знать не обязательно.
-Ты удивительно наблюдательная!-потому что я думал только о том, что мои пальцы уже ноют, но ослабить хватку руля не позволяет фобия, и о том, что, черт возьми, только что сейчас произошло, и где больница, и почему мудак в крайнем ряду не включил поворотник. 
Кристофер

The devil's own

Джеймс задыхался. Плакал, как плачет ребёнок, пытаясь забыться в слезах от бессильной злобы. Сжимая пальцами тощие коленки бездомного, он повторял про себя: «Хватит... хватит...»
Он мог быть идиотом, мог быть странным человеком, мог быть кем угодно.
Но на память он никогда не жаловался.
Если человек, сидящий перед ним, не был Джеем, значит, произошло чудо, и природа создала двух совершенно одинаковых людей.
Он мог не поверить внешности, но голос...
Он не знал, как это возможно, но это был он.
Это был Джеремайя.
— Слушайте, — неловкое шевеление за спиной. Новый друг Барнса мнётся, пытаясь подобрать слова: — Вы, что ли, знакомы?
Джеймс понемногу приходит в себя. Возвращается к настоящему, с трудом совладав в шоком. Он поднимает голову. Глаза ждут его, всматриваются в уже немолодое лицо с интересом и тревогой. Он не видел их очень давно. Проходит минута или две прежде, чем он снова может разобрать разговоры прохожих, пересекающих дорогу на зелёный знак светофора, шум сирены мчащейся по соседней улице "Скорой" и запах карри, раздражающий ноздри. На вопрос бездомного он кивает, всё ещё неуверенный в реальности происходящего. Если это сон, пусть закончится прямо сейчас. Джеймс обещает себе болезненное пробуждение. А если нет, то какого чёрта..? Сразу несколько вопросов напрашиваются на язык: «Что произошло? Где ты был? Отчего так выглядишь? Почему так долго?» Вместо этого МакГроу спрашивает:
— Болит? — и касается тёмного виска. Волосы здесь не выбриты и растут как вздумается, скручиваясь в кудрявые пряди. —Хочешь поесть?
Иногда Джеймсу казалось, что за пределами его точно выверенной траектории мир сходит с ума или всегда и был таким, безумным, а ему лишь удалось отыскать узкую надежную тропу через бездонные трясины. Стоило шагнуть в сторону, нарушить распорядок, как реальность бесилась.
Джеймс

Есть на самом деле не хочется – его все еще подташнивает, но поесть горячего впервые за несколько дней все же надо, потому он ест медленно, выжидает после каждой ложки секунд по пять, опасаясь позывов.
- Да, - ответ на первый вопрос, - Нет, - на второй, - Спасибо, - чуть погодя.
Лейтенант, да, он помнил его – что за страна была? Должно быть, Афганистан или Ирак. Джей не был уверен. В памяти были сплошные обрывки, смесь картинок, ощущений и запахов. Желтое от хамсина небо, скрип песка на зубах, жара и запах виноградной шипучки, заедающая дверь хамви – насколько раз хлопнуть, чтоб закрыть, жвачки под сидением, “the louder you scream – the faster we come” на рюкзаке, канонада артиллерии на горизонте в ночи. Лейтенант был коротко стрижен и гладко выбрит (и Джей почему-то знает, что в краю рта у МакГроу тяжелые складки от частых улыбок, а когда он поджимает губы и стискивает челюсти, морщинки напоминают шрамы – из тех, что рисуют благородным пиратам или рыцарям, под бородой не видно, но Джей знает – есть), не заебывал без дела и был рядом, всегда рядом, и им – тогда еще зеленым салагам – было спокойнее рядом с офицером.
Головная боль постепенно отступает и получается более-менее анализировать ситуацию. Он должен был бы ощущать стыд за свое состояние: грязный, бездомный, голодный, потерянный и больной, но он не ощущал практически ничего. Он не помнил, каким был, не помнил даже, что показывало зеркало десять лет назад. Наверное, что-то приятней заросшего бородой лица в обрамлении неопрятных лохм. Он не помнит, что их связывало кроме службы много лет назад, но даже его искалеченного и искореженного восприятия хватает, чтобы понимать – случайные знакомые так не плачут при встрече, и не смотрят на тебя как на призрака.
На улице довольно прохладно. Джей поджимает к груди колени и прячет замерзшие кисти в рукавах.
Джей

mirror mirror on the wall, will i stand or will i fall?

Признаться, я никогда не была одной из тех, кому мастерски удавалось скрывать собственные чувства - будь то гнев или искренняя симпания. Я никогда не умела играть на публику, вместо стремительно уничтожающихся нервных клеток демонстрируя своему оппоненту надменное пренебрежение и каменное спокойствие. Нет-нет, последствием моей вспыльчивости и импульсивности было то, что абсолютно все мои эмоции всегда написаны прямо у меня на лбу между мелких морщинок от сведенных бровей. Я никогда не умела вовремя брать себя в руки, не позволяя эмоциям управлять мной. У меня никогда не получалось рассуждать с "холодной головой", возводя каменную стену между работой и личной жизнью.
Именно поэтому прямо сейчас я рискую провалить многомиллионную сделку просто потому, что сидящий напротив Кристофер Рейн отчаянно меня бесит.
Меня бесит в нем все, начиная от спокойной и вежливой улыбки и заканчивая кудрявой гривой, которую он по-прежнему не потрудился привести в порядок. Меня бесит наблюдать за тем, как он дружелюбно растягивает свои мягкие, чуть пухлые губы и небрежным движением головы отбрасывает непослушные локоны с лица. Меня бесит то, что я до сих пор помню эти губы на вкус. Меня бесит то, что я помню его волосы на ощупь и то, как сильно они мне нравились.
Он очень любил нахально устраивать свой затылок на моих коленях во время просмотра фильма и наблюдать за тем, как стремительно быстро я сдавалась, запуская пальцы в его волосы, машинально играясь с непослушными локонами.
Он аккуратно кладет руку перед своим клиентом - и меня бесит то, как быстро я отмечаю отсутствие кольца. Меня бесит, что на секунду я чувствую облегчение и радость от того, что он не женат. Бесит, что перед глазами встает образ этих рук, которые обнимают меня за талию и прижимают к себе, образ пальцев, которыми он нежно проводил по моей обнаженной коже.
Алисия

Я хотел бы, но не мог винить ее за исчезновение. Тогда я был оскорблен и унижен, я был готов рвать и метать, найти ее из-под земли и выяснить, почему она даже не попрощалась. Но, к счастью, сколько я себя помню, я не поддавался эмоциям и сначала думал головой. Именно поэтому я переехал в другой город, нашел работу и забыл про нее, спрятавшись в беспечных связях и работе. Я во многом был виноват сам. Сколько раз я ее отталкивал, не убегал, но добивался того, чтобы она сама уходила.
Я никогда не был из тех, кто жил прошлым. Не тратил время на гадания или игры вроде, а что если. Но сейчас, когда она сидела напротив меня, я не мог не задуматься, о том, что было бы, если бы она тогда не исчезла. Были бы мы все еще вместе? Работали бы в одной фирме? Поженились бы? А может наоборот, разошлись бы с большими криками и скандалами, словно пара итальянцев? Алиса была одна из немногих, кто действительно мог вывести меня из себя. Даже сейчас, ее безмятежная улыбка и слова про друзей раздражают. В ответ, я лишь крепче сжимаю зубы, тихо надеясь, что ничем не выдал то, насколько она выбила меня из колеи.
В прочем я похоже был не один, кто терялся в омутах памяти, всматривался украдкой в знакомые до боли черты и искал неведомых знаков. Мне хотелось, протянуть руку и снова дотронуться до ее шелковистых волос, убрать за ухо выбившуюся прядь. Отправиться в поездку за снегом на Рождество и снова согревать ее руки своим дыханием. Мне хотелось, поскорее закончить встречу, уйти и постараться закрыть сделку и больше с ней не пересекаться. Желания Алисы не сильно отличались от моих. Она на удивление довольно быстро согласилась на предложение, хотя у меня были в кармане еще пара вариантов, более удачных. Что ж мне же лучше, если сойдемся на этом варианте. Ее просьба посмотреть бухгалтерию казалась с виду безобидной, но прежде, чем все показывать стоило перепроверить и подтолкнуть к нужному нам выбору.
Кит

Майкл
посмотреть

Даниэль
посмотреть

Маркус
посмотреть

Летиция
посмотреть

Рауль
посмотреть

Летиция
посмотреть

Эта чернота. Эта бесконечная, удушающая чернота. Она, рано или поздно, поглотит ее – Скади  это предчувствовала.
Гея приняла дар скандинавской богини с торжествующей улыбкой.  Греки никогда не скрывали, что имеют превосходство над другими более слабыми пантеонами.  Никто никогда и не скрывал, что они видели скандинавов слабыми и неидеальными, слишком опекающими мир людей, за счет которых поддерживалось их существование во Вселенной. Греческие боги и их смертные потомки -  эллинес были другими: гордыми, упрямыми, идеальными во всем. Они превозносили себя и свою культуру, они считали себя возвышающимися над всеми, диктовали свои правила, не удивительно, что Гея повела себя столь неуважительно к северянке, она считала, что дар Скади – это попытка загладить свою вину перед богиней-демиургом за то, что та посмела пробудить дочь Гемеры.
Гея и близко не рассматривала Скади, как равную себе по силе, не смотря на происхождение и могущество той.  Не смотря на собственную слабость из-за долгого сна, в который она когда-то сама себя и погрузила и сердце, исполненное материнской любовью к собственным детям, она держалась с таким величием и отстраненностью, на которое неспособен был даже ее потомок Зевс. В момент, когда инистая преклонила колени, перед демиургом являя миру свою покорность и желание служить, не Гея, а дочь ее Рея возложила свои руки на голову Скади. И тогда ее пронзила боль и холод настолько сильные, что она закричала, и от крика ее содрогнулись самые стойкие горы, а их снежные шапки были сбиты силой этого крика и  сошли лавинами вниз, круша все на своем пути.
- В ней дремлет то, что погубило детей твоих – титанов, - молвила Рея, взглядом темным и цепляющим за живое, взглянув на ту, что породила ее.  – Малая часть, но пробудившись, оно сделает ее по силе превосходящей сына моего – Зевса. Ни единый мускул не дрогнул на лице у Геи, взгляд ее устремлен был не на дочь, что удерживала в ладонях своих голову впавшей в небытие северянки, она смотрела за горизонт.
читать продолжение: «We rise»

Дратути, богиня ** А что у нас сегодня на ужин? Мужика ведь своего кормить надо, а то похудеет, красоту потеряет. Но это дела семейные, так что перейдем к более важным. Поздравляю тебя с лучшим постом моя инистая красавица ** Давненько мы не писали за Ареса и Скади, хоть и играем мы ими регулярно. То я ультану в пустоту, то ты не раздамажишь на лоу хп. Благо пишем мы намного лучше, чем играем ** твоя Скади это только твоя. Она действительно богиня. Гордая и властная, такая далекая и недоступная, но в тоже время живая и уникальная. Ты стала моим вдохновением, покорила сердце безумного греческого бога. И я уже не представляю себе мир без Ареса и Скади и это только твоя заслуга. Именно ты вдохнула жизнь в наши эпизоды и сделала их такими завораживающими и прекрасными. День, когда ты откликнулась на предложение в поиске игры стал одним из самых лучших дней в моей жизни, спасибо тебе за это ** Продолжай творить моя прекрасная ведь ты в этом лучшая ** хотя для меня ты во всем и всегда самая лучшая.   
(с) Алексей

Михаэль

Бонни

Майкл

Алисия

Рик

Ада

Можно подумать, будто я действительно плаксивый. Ничего подобного, вашу мать. Я никогда не развешивал сопли абажуром и не размазывал слезы по паркету. Но последние годы видимо переполнили чашку (или котел, с какой стороны на это безобразие посмотреть) терпения или силы духа (хрен знает, я не впадаю в психоанализ и не живу по всяким вашим Фрейдам), вынуждая меня реветь, точно девчонке, по всякому мелкому поводу, будь оно неладно. Хотя сейчас… На той единственной слезе, которую я не смог удержать в себе в этой злополучной ванной, все желание плакать разбилось о неукротимую бессильную злобу. Я не знаю, что хочу. Загрызть его, наверное. У меня иногда возникало стойкое чувство, что Донни тупой, как валенок: ничего не понимает и не хочет понимать. Хотя тут уже мне приходится бить себя же подсвечником по голове, потому что понимаю, что ничерташеньки восприятие не справедливо. Нет, меня откровенно бесила забывчивость Донни. Он знал, что я располагаю ключами от всех квартир, а если нет, то это скорее нонсенс, чем что-либо нормальное. Он почему-то легко отпускает из памяти момент, что если телефон выключен, то моей заднице обязательно надо проверить, жив человек или нет. А так же излюбленное: я прихожу без приглашения, потому что повторно мне его делать не надо. Я же не самый культурный человек (к пущему огорчению моей дорогой мамы) или не_человек,  один из сказочных тварей: один раз пригласил и не выгонишь. Блин. И потом я же виноват, что являюсь самим собой.
«Denial» Джастин

В современном мире красивы только девочки. Флоренс далеко за двадцать. Тонкая, как шнурок, она прямо несет свое лицо, обрамленное рыжей залакированной ватой. У нее почти нет груди, а если и есть, то та надежно упрятана от сальных взглядов мужчин и оценивающих – женщин цветастым балахоном чуть выше колен. У Флоренс приятный голос, она выступает в баре три раза в неделю: по вторникам, четвергам и субботам. И это все, что можно о ней сказать: ни кто она, ни откуда, ни почему поет, ни чем зарабатывает на жизнь (музыкантам платят мало, их основной доход – чаевые, но к Флоренс подходят редко, брезгуют). Маленькое уточнение: Флоренс слепа. Ее глаза, насыщенного зеленого цвета, колдовские, не видят ни зги; они повернуты внутрь, они смотрят в душу, и не спешат ни с кем поделиться тайной, лежащей на самом дне. Флоренс – неверный код, монашка в синем чулке. Пошлые журналы for men – образец подражания красоток гламурного рая –  представляют раздутых до безобразия, сисястых и бокастых чудовищ, в то время как они – глубоко падшие вульгарные евы, отработанный, пущенный по сотому кругу генетический материал.  Сменщица Флоренс, Дита фон Тиз 2017, как раз из их числа. Киллиан скалится, жадно заглатывая виски: блядством от юной прелестницы веет за версту. Говорят, высшая красота детей человеческих проявляется в их подростковом состоянии и держится не долго. Губмерт Гумберт, а точнее, творец Гумберта – господин Набоков, старомодный господин, не совсем понял, что ему нужно было от Лолиты.
«Shadows of my name» Киллиан

Жест растерянности означал, что монстр не знает, о чем говорить дальше или думает, как правильно поступить?
Секунда… Вторая… Опять скрип рассохшейся древесины.  Локоть коснулся ее плеча. Бен потер глаза. Усталость... Три ужасный дня затяжной мигрени он тоже не отдыхал. Все время был рядом... готовый прийти на помощь по первому зову. Попытки девушки отправить его спать не увенчались успехом. У Бетанкур сформировалась теория, объясняющая его упрямство. Бенджамин занимался самобичеванием. Разделяя с не боль, он наказывал себя за прошлые грехи.  Глупо? Как и многое между ними, но ничего не попишешь. Девушка постепенно привыкала сосуществовать на условиях обоюдности. В это понятие монстр умудрился внести свои коррективы, оставляя за собой возможность манипулировать и управлять. Ирландка отказывалась от обеда – он голодал за компанию. Она не надевала шапку и шарф в холодную погоду – монстр шел с душой на распашку, рискую подхватить воспаление легких. Вначале Ри не замечала ничего вокруг, погрузившись с головой в депрессию и желание поскорее сдохнуть. Потом она бесилась и по ступала Арчеру на зло. В итоге смирилась с неизбежным. Сжимая вилку в руках, настаивала на плотном обеде и для Бена. Ей стало не все равно, что мужчина гробит остатки здоровье. Неравнодушие пугало. Об этом Ри предпочитала не думать, как и не пыталась разобраться кто кем управлял? В сложившейся ситуации сам черт ногу сломит.
«L'ete indien» Мария

— К полуночи подъеду? — интересуется водитель, перегибаясь через промежуток между передними креслами. Рокки утвердительно кивает и шутит, что машина ему вовсе не будет нужна, а Матиас, напротив, просит водителя приехать раньше. Ворчливо замечает, что оставаться до полуночи не намерен. Его спутник с разочарованием посматривает на старого друга и прячет во взгляде «да что с тобой стало». В просторном банкетном зале душно и надушено. Слишком много света. Приторный запах алкоголя и женских духов. Все гости только прибыли и, блистая дорогими смокингами, богатыми ювелирными украшениями и платьями, красуются друг перед другом, вышагивая по мраморной плитке. Уже тут носят закуски, подают напитки и приглашают в зал, укрытый праздничным полумраком, дорогими скатертями, блестящий от надраенных канделябров, свечей, хрома огранки сцены. Всё, как полагается, вечер будет полон музыки, представлений, рассказов о подопечных. СМИ ютятся в сторонке в отдельной зоне для приглашённых и аккредитованных репортёров. Прислуга вечера выстилает на мраморном полу пригласительный красный коврик. По нему итальянец проходит одним из первых, бросая рассеянный взгляд в сторону вспышек и объективов. Он из того редкого числа влиятельных людей, не готовых сверкать перед камерами по многим причинам. Седой ныряет в банкетный зал, тонет в ароматах неподанного горячего, здоровается за руку с владельцем транспортного бизнеса, три поцелуя в щёку с Сицилийским виноделом, короткий поклон даме через три столика.
«The answers are in the silence» Матиас

Дакота Руж - это маленькая плебейка, которая хочет выиграть и свалить отсюда. Она смотрит на людей, которые остались напротив нее и обнажает свои белоснежные зубы в оскале. В руке удобно ложится рукоять, становясь не одним целым с ней, а инородным, но необходимым предметом, поднимающийся вверх по одной ей известной траектории.
Их всего трое.
И она должна сделать выбор. Заведомо неправильный.
Три. Два. Один.
Ее не похвалит хозяйка, но и не даст в обиду. Убьет сама и это будет показательное выступление для остальных - мертвых. Выживший здесь - это мертый на всю жизнь, а ты, Руж, именно это и жаждешь в своей скучной бруклинской жизни.
Щелчок.
Боль в груди и резкий вдох. Она выиграла и в тоже время - проиграла. Револьвер еще крепче сжимается в ладони, скрепляя его с собой как неодушевленный фамильяр. На корке подсознания бьется одна лишь мысль: сдохните! Она кричит так неистово, что видно в плавающем взгляде девушки. И это придает не силы - это дает новый виток желаний.
Мести.
«take the gun and count to three» Дакота

Молодость часто играет на руку тем, кто умеет использовать ее в свою пользу; Айвену было всего двадцать шесть, он знал, что молод и прекрасен. За последние годы он наловчился бороться: с внутренними демонами, с неудачами, с прошлым. Единственное, с чем он никак не мог совладать – это искушение. Юношеский пыл, длинные ресницы и чувственные губы шли в комплекте с животной тягой соития, обуздать которое еще никому не удалось. У Айвена было достаточно много любовников – некоторые задерживались на непродолжительное время, другие были разовыми, желаниями одного мгновения, но жадность не покидала сердца и чресел юноши. Это можно было считать манией, можно было назвать это пороком: на деле же Сабелла всегда так мало было любви. Казалось бы, он был со всех сторон обласканным приемным сыном, но всегда хотелось большего, и отеческие поцелуи не утоляли тот жар, что жил в сердце и ширился по всему телу в особенно холодные вечера. Он не привык быть один. Чтобы жить, Айвену Сабелла необходимо было трахаться. Ничего не скрывая, откровенно как в последний раз. Только тогда бег его распаленной крови ускорялся, разгонялся до километров в час, способных его согреть до самых кончиков пальцев. Он привык брать то, что ему нравится, добиваться желаемого любыми способами.
Новый сосед ему нравился. Его скулы, подтянутое тело, поджарый живот, и эта задница, что отражалась в стекле.
«would you?..» Айвен

Сладость или гадость

Лучшая игра недели

Хэллоуин – пора перевоплощений и бесплатных конфет, один из самых любимых праздников американцев, уступающий по популярности разве, что Рождеству. Сэмюель Элмерз не был исключением из правил, и, на то у него были свои причины. В пору его счастливого ребячества родители устраивали целые представления для своих детишек, превращая свой дом в обитель вурдалаков, привидений, вампиров и оборотней.  Детям это безумно нравилось, как и нравились их костюмы, которые шила им миссис Тёрнер. Единственной причиной для негодования был запрет на вылазки за конфетами, что огорчало отпрысков Элмерзов ровно до тех пор, пока взрослые не компенсировали это кучей конфет или чем-нибудь еще из того, что желал получить каждый из маленьких господ. Повзрослев, Сэм стал любить этот праздник еще больше – причиной тому была характерная для его артистичной натуры любовь к перевоплощениям. Из года в год, Элмерз и его друзья соревновались между собой, придумывая все более вычурные и продуманные до мелочей костюмы. Этот год не стал исключением – парень получил приглашение на очередное костюмированное представление, которое в этот раз устраивали Зак и Лианна. И хотя в этом году, возможностей для реализаций своих идей у Сэма было гораздо меньше – он, как и в прошлом году, должен был выглядеть потрясающе.
Заморачиваться в этот раз, Элмерз не стал, и, выбрал для себя вполне заезженный образ вампира. Перебирая какой из кинематографических воплощений вампиров, ему бы хотелось воплотить, Сэм остановился на облике Армана из нашумевшего в свое время «Интервью с Вампиром». Сделать выбор в пользу какого-то конкретного образа – дело десятое, а вот сотворить костюм, найти аксессуары к нему, и, человека, который может это все реализовать – задачка не из легких.
Сэмюел

Когда кто-то делал грязь Кларк убирал. Будь то дело в реальном беспорядке, так и в делах, правда в чужих, но об этой детали мы умолчим. Сейчас же парень ползал на полу с щеткой аля веник и пытался собрать те осколки, что находились не в молоке, черт бы побрал Сэма, который потратился, как он выразился на "экологически чистое" молоко в стеклянной таре. Веселый молочник торжествует. Далее в ход пошла тряпка. Пока золушка убирала хату, двое хитрожопых жителей леса строили свои планы на вечер. Кларку было невдомек, что сговор настолько хитрых созданий приведет скорее всего к краху его планов. Знал бы, то не знакомил их.
Все это время Сэм и Эрика сидели на диване и обсуждали что-то сверх секретное. Убирать Тайрон закончил и решил, что пора заняться готовкой. Быстро разложив пакеты с едой он решил, что не плохо бы позвать сестру на помощь. Все таки хорошие идеи по готовке она выдать могла.
- Зайка, пошли поможешь мне, - как ни странно откликнулся и Сэм. С ним она как раз очень любопытно переглянулась и через секунду, выражение ее лица стало мега приветливым с теплой улыбкой, той что так любил видеть ее брат. Тай растаял на глазах и улыбнулся сам. В такие моменты его можно было просить о чем угодно, но девочка знала что рано.
- Братика нужно довести до нужной кондиции, - минуту назад Эрика сказала это шепотом Элмерзу. - Ты так вряд ли сможешь, а меня он любит больше всех на свете.
Эрика подошла к Кларку, тот дал ей фрукты. - Так, ты иди мой, а я порежу.
- Да, хорошо, -девочка побежала к раковине, Сэм видимо решил понаблюдать за этим, совсем не торопясь на вечеринку, которую так хотел посетить.
Тайрон очень быстро нарезал фрукты в салат, положил порцию сестре и Сэму, который тоже решил сесть за стол.
Тайрон

Нельзя подать в суд за то, что тебя наняли на работу

Конечно, ответ герра Штернберга нисколько не удовлетворил, поскольку он действительно имел некоторые вопросы касательно кандидатуры, сидящей ныне напротив и взирающей на него если не с вызовом, то в холодном спокойствии, которого так всегда не хватало самому ученому. Откровенно говоря, более всего его беспокоила ее служба на немецкое правительство - тот пункт на титульной странице резюме, на который Михаэль уже в течении минуты смотрел безотрывно, пытаясь довершить в своих размышлениях ту картинку, что, если и складывалась, то с большим скрипом. Он не нуждался в том, чтобы перечитывать все заново, поскольку и без того наизусть выучил все строки, отчасти обладая эйдетической памятью, которую все еще воспитывали в австрийских университетах, а также из-за того, что он действительно поверил в эту женщину, какой бы при встрече отталкивающей она ему ни показалась. Думаю, мне удастся смириться с сим прискорбным фактом, если она не подаст мне поводов для подозрений на все еще не оборванные былые связи... Разочаруешь ли меня? Мне всю жизнь приходилось быть необычайно осторожным, а потому, можешь поверить, именно таким я и остался до сих пор. К тому же, Михеле небезосновательно считал, что отличить одну разработку вируса от другой не хватит ума и у более искушенного науками человека. Может быть, именно поэтому его порадовал факт того, что Фербер была специалистом по химическому оружию - ей труднее будет воспринимать смену направления изысканий, а потому и адаптация пройдет гораздо позже, нежели понадобиться Штернбергу, чтобы вывести ее на чистую воду либо убедится в ее непогрешимости.
- Вы достаточно посвятили фрау доктора Фербер в род моей деятельности? - единственное, что донеслось со стороны инженера, когда тот покинул тягучую пелену своих размышлений, чтобы обратиться к мистеру Стерлингу.
Михаэль

Серьезный то какой… и заросший. С тем же успехом, с которым Михель изучал свою будущую спутницу жизни, а если учитывать все условия контракта, то при успехе общего дела по самоуживанию друг с другом, то пожизненную спутницу, Мадлен изучала своего будущего руководителя. Почти не мигая, слегка улыбаясь, в тех пределах вежливости, которые вписывались в серьезную мину и не считались насмешкой, с искренним интересом и любопытством. Лабораторным крысам она порой уделяла меньше внимания, пусть они того и заслуживали, но ведь их век был не так уж и долог, чтобы зацикливаться. А растянуть век этого существа, так же входило в один из пунктов, кажется. Во всяком случае, сделать все от нее зависящее, чтобы ценный сотрудник ни в чем не нуждался и до последней минуты мог приносить свою, впоследствии шуршащую купюрами в карманах акционеров, хотя в наш век, скорее электронные нули на экране личного счета и платиновый блеск кредитки, пользу.
Благо на молчаливую дуэль между двумя оппонентами было отведено ограниченное количество времени, и, что тоже было плюсом, лишних вопросов ей не задавали, толи считая свой интерес зазорным в присутствии третьего лица, толи и впрямь, что было крайне сомнительно, вопросов не имея. У самой же немки тоже были невысказанные вслух мысли, ведь, как верно заметил Стерлинг, в суть работы ученого ее посвятили лишь в общих чертах, грубо говоря, сказали, что он ученый. Ха, если и в его бумажках написано, что я солдат, ладно, офицер, то я вполне пойму его недовольство, практически не углубляясь в ту область, которой Штернберг занимался, а это значило, что он мог как выращивать зеленые водоросли, скрещивая их с плоскими червями, а из полученной слизи выращивать новое новейшее лекарство по самоомоложению, так и пытать в своих лабораторий детишек, заставляя их ломать себе челюсти, выговаривая никак не поддающуюся твердую «Л».
Мадделин

feel like I do

Ненавижу аэропорты. Толпы людей, которые толкаются, грубят и оттаптывают ноги, бесконечные мамашки с вопящими детьми, которые потеряли связь с реальностью и внезапно решили, что окружающий мир им глубоко должен и самовлюбленные индюки - мои любимые, от ста восьмидесяти и выше - ориентация которых не позволяет им посмотреть, блядь, вниз, чтобы вовремя заметить меня, не сбивая с ног. Последние, кстати, особенно бесят - особенно тот зеленоглазый блондинчик, явно не вылезающий из стоматологических клиник с кристальной улыбкой во все тридцать два, который извиняется совершенно неудебительно. Я вымученно улыбаюсь в ответ и делаю вид, что не думаю о том, насоколько ритмично его выпотрошенные кишки будут покачиваться на люстре - это я конечно утрирую, но нестояк я желаю ему вполне искренне.
Свою сварливость и ненависть ко всему живому я предпочитаю объяснять гормональным всплеском ПМС,  плохой погодой и задержкой рейса до Лондона, но никак не расставанием с Китом. Никак не плохими новостями из дома, вынудившими меня скоропостижно собирать чемоданы, трусливо избегая мучительно долгих прощаний. Я никогда не умела правильно расставаться с людьми. Признаться, я никогда не умела принимать решений - а уж тем более, нести за них ответственности, чисто по жизни предпочитая плыть по течению, надеясь на неизменный авось. И ровно до вчерашнего дня все прекрасно получалось, само собой складываясь в своеобразный паззл, приобретая вполне себе симпатичную картинку. Вчера как-то неожиданно я стала взрослой, слушая голос отца на другом конце провода, безэмоционально сообщающий мне, что мой любимый дедушка впал в кому. Что скорее всего я не успею с ним попрощаться, но однозначно успею на похороны. Вчера я до боли закусываю нижнюю губу, бездумно глядя на теплую летнюю ночь Кембриджа.
Алисия

Обожаю аэропорты.
Вы скажете, что я псих, и я абсолютно буду не против. Как можно любить эту вечную нервотрепку, когда носятся люди с чемоданами, что почти отдавливают ноги каждому прохожему, неугомонные дети, капризничающие и орущие, чтобы получить внимание родителя и выпросить игрушку или шоколадку, нервные работники, то ли не выспавшиеся, то ли просто от чего-то злые, длинные очереди к стойкам регистрации, уступающие разве что очередям в туалет? Все это могло довести спокойного человека до ручки, надо лишь знать, на что было давить, но для меня вся эта суета и, в какой-то степени, вакханалия были дороги сердцу больше любимой машинки в детстве. Да и вообще, все что было связано в с полетами, не только, когда поднимаешь огромную птичку в небо, чтобы доставить ее из пункта А пункт Б. В хаосе тоже есть своя гармония, иная, противоположная ощущениям, когда под ногами тысячи метров до земли, ты наедине со своими мыслями, собой, и даже второй пилот, сидящий рядом, теряет всякую ценность в виде собеседника, в хаосе же, в извечной суматохе, было спасение от неизбежных дум, что посещают голову, нагружают ее, заставляют анализировать произошедшее и думать: «а что было бы если...» Просто не успеваешь подумать, когда в тебя врежутся в толпе, бросив «извините», «придурок!», «куда прешь?!» и далеко не самые приличные слова в обществе, или завяжется беседа ни о чем с соседом, что спросил у тебя банальность в виде: который час, вы тоже летите этим рейсом. И за это я был благодарен. Сегодня мне предстояло не управлять самолётом, а быть обычным пассажиром, очень расстроенным, что не успел урвать билет в бизнес классе и лететь самым обычным, ругая себя за спонтанное желание побега. Ещё несколько часов назад, вернувшийся из долгого передела до Тайланда, я представлял, как приеду домой.
Майкл

Только мёртвый не боится смерти

В музыке Уинтерс не разбирался, даже не смог бы обозначить направление, которое ему нравится более других, но как и многие в наше время обладал убеждением, что современные музыканты не чета их предшественникам.
Бен замолчал. Песня ему нравилась, но вокал Райана Теддера не вызывал в нём тех ярких эмоций, как, скажем, голос Тома Йорка, и связывал он это в первую очередь с различиями поколений. Не самое полезное умозаключение, которое может сделать человек, оказавшийся на его месте, но ход собственных мыслей помог детективу успокоиться, а это уже дорогого стоило. Мужчина перевёл взгляд в сторону пассажирского места, оценивая состояние сидевшей на нём девушки.
Если вы становитесь заложником ситуации, то лучшее, на что можете рассчитывать, это поддержка со стороны. Уинтерс представлял в каком положении оказалась его спутница по не воле. Он ей не сочувствовал — в конце концов собственные пороки стали причиной её бед, но всё-таки понимал, что со спокойной женщиной в качестве «пленницы» ему справиться куда легче, чем с истерично вопящей жертвой.
- Сегодня так сложно найти подходящую радио-волну, - детектив заговорил внезапно, и пусть пару мгновений назад он напевал себе под нос, могло сложится впечатление, что начало их разговора где-то потерялось, словно Бен сразу перешёл к середине.
- Даже здесь иногда крутят откровенную чушь, - продолжал сетовать мужчина, не глядя на блондинку: несмотря на разговор сосредоточен он был на дороге, а особенно на зеркале заднего вида, в котором вот уже два квартала как не было угрожающего силуэта преследующей их машины. Отсутствие опасности в поле зрения хоть и было хорошим знаком, вызывало вполне оправданную тревогу - кто знает, где и когда эти ребята покажутся вновь.
Бен

- Вернись в реальность, Бон. Ты хочешь кокос на законных основаниях. Ты блять слышишь себя?
- Ой, ну прекрати. – Скверность на лице сопутствовала моей никотиновой затяжке.
- Я дал контакт. Езжай и не еби мне мозг.
- Иди нахуй.
- И тебе хорошего дня.
Я кдаду трубку и нервозно откидываю ее вслед за своей бранной речью. Сука!
Нет, знаете, я не наркоманка! Я прошла эту злоебучую трёпку в центре, где, на минуточку(!), меня мурыжили восемь месяцев. И соль в том, что я действительно уверовала в их ведомую мысль о высшем благе, о том, что вокруг все так норовят подкинуть искушения, подпитать твою слабую волю – а вот ни-ху-я. Покуда сам человек не возжелает покончить с этим, покуда сам не размыслит, не накормит свои принципы – так толку ноль будет ото всего, что будут впаривать вам эти врачи, одетые в личину участливости. Фу, блять. Тошнит.
Мало того, что чистая я была последнюю неделю, так еще и мой постоянный дилер решил съебать из города в тот блядский момент, когда мой полугодовалый запас исчерпал себя на третий месяц. И нет, я не налегала на эту дрянь, не частила как заправский нарк – моя гуманитарная душа неистово требовала честной подачки нуждающимся, потому я спустила почти полкило во имя какого-то бомжатского притона у вокзала. Возлюби ближнего своего.
После нелестного диалога с Мэдом на ум не приходит ничего дельного: острая необходимость допинга, нервозность, спрессованная дикость, порывающаяся наружу – все симптомы неуравновешенного человека, всё то, от чего я так ненавистно открещивалась.
На экране мелькнул адрес -  тут же я копирую его в Убер, назидательно требуя машину класса люкс. Потому что могу, мать вашу.
Бонни

| Каждый кузнец своей судьбы |

Скрежет металлического «ключа» в замочной скважине продлился не долго, всего лишь несколько поворотов, щелк-щелк, и все было готово.
Дверь открыта.
Рука легла на дверную ручку, и под тяжестью которой, та стала проседать, опускаясь вниз.
Щелк.
Парень не стал оборачиваться. Это было уже действительно бесполезно. Эти двое никогда не смогут нормально вести беседу. А в такой манере диалога уж точно не получится.
Скорее кто-то кого-то прирежет, чем договорятся о какой-либо совместной работе.
Но, по сути, ему было все равно. Поедет она с ними или же нет.
Спасти ребенка напарники смогут и сами.
А завтра он просто оставит в ящике сообщение о том, где, если та захочет, сможет забрать своего племянника. Но на эти раздумья у нее будет всего на всего пару дней.
А дальше? Дальше они скроются из страны.
Бросив все. И вся.
Но не тут то было. Когда Рейн потянул дверь на себя, он заметил тень на лестничной площадке.
Еще немного на себя. И за порогом он видит лицо парня.
Тот явно не ожидал увидеть в своей квартире другого, да еще и с обнаженным торсом, растрепанного.
То был парень Эл, Рейн сразу же узнал его.
Рональд/Рейн

Дверь открывается.
Но, что же это?
«Какого черта? Что это за хрен с горы?!?!?!
Чего?!? Где его одежда??? Почему этот ублюдок выходит отсюда в таком виде?!?!?!»
Кровь кипела в жилах.
Глаза наливались кровью.
И чем больше он всматривался в этого тощего блондинчика, который в ответ смотрел на него округлившимися глазами.
Тем больше это подливало масла в огонь.
Давно он не испытывал подобного чувства, и даже уже успел соскучиться по той ярости, что им овладевает в подобные моменты.
Толчок. Шаг. Хлопок.
И вот уже этот хмырь болтается пришпиленный одной рукой к стене. Едва ли стоя на одних только носочках.
Скрежет зубов, ярость кипела в нем, бурлила кровь, струясь по венам.
Сейчас он был словно проснувшийся вулкан. Лава, которого была готова пожрать все на своем пути.
Хрип. Такой глухой и жалобный.
Потуги блондинчика выдавить хоть слово из своей глотки, лишь вызывали улыбку на лице Скорпиона, а ведь его мышцы почти успели позабыть, как это делать, ту самую, его полуулыбочку, что так ехидно смеялась на его лице.
Пальцы жертвы жалобно хватали за руку, в надежде ослабить железную хватку.
Рональд/Блэйк

Кит
посмотреть

Хайди
посмотреть

Рауль
посмотреть

Рауль
посмотреть

Алисия
посмотреть

Нейтан
посмотреть

Ее прикосновения все такие же родные, как и пять лет назад. Мы словно в очередной раз миримся после размолвки на пару недель, а не спустя вечность и океаны. И уже совершенно не важно, что на нас все еще что-то капает. Уже совершенно не важно все то, что было до или то, что может быть после. Не важны наши клиенты и весь город. На несколько мгновений в целом мире остались только мы вдвоем. Я не слышал, как за нашей спиной, кто-то недовольно фыркал на тему комнаты или того, что мы мешаем проходу, не слышал, как гудели машины, снова собравшиеся в непонятно откуда и почему образовавшейся пробке в городе.
Ее пальцы замирают в паре миллиметров от волос, словно она не может решиться дотронуться до них. Я напрягаюсь, сам не понимая, чего хочу больше, чтобы она убрала руку или все-таки запустила пальцы в мою гриву, как раньше начав накручивать мои кудри на свои пальцы. Это слишком сложно, кажется не один из нас не способен решить эту головоломку сейчас. Мы все так же безрассудны, как были тогда в Гарварде, но уже совершенно другие люди. Нас окружает новый мир со своими правилами и законами. Алиса приходит в себя первой, не сильно, но уверенно отодвигая меня от себя, упираясь ладошками в мою грудь.
- А ты все так же умеешь решать за всех, Хант… - я качаю головой и достаю из кармана сигарету. На что я надеялся, когда, поддавшись порыву поцеловал ее? Что мы вот так возьмем и как в каком-то дурном фильме волшебным образом снова будем вместе, выкинем за борт все накопившиеся за это время обиды и недосказанности, выкинем за борт все, что случилось за последние пять лет. Я не строил иллюзий, что Лиса жила монахиней в каком-то английском аббатстве, вполне возможно у нее был парень или жених, какой-нибудь лорд.
читать продолжение: «mirror mirror on the wall, will i stand or will i fall?»

Мне кажется, не столь волнительно попасть в таблицу с лучшим постом, как писать поздравительные слова. Это я сейчас как бы набиваю себе цену, доказывая, что я - ярый ненавистник тостов - иду на такие жертвы только ради тебя.
Ну, а если чуточку серьезней, то я уже давно говорю всем о том, как сильно мне с тобой повезло. Ты не просто нереально талантливый игрок, от одного поста которого у меня появляется столько вдохновления, что сразу хочется заспамить сюжетами, но еще и нереально хороший человек. Друг, который всегда поддержит, который за столько короткое время стал мне настолько близким, что я до сих пор не до конца смирилась с тем, что ты играешь с кем-то еще. Потому что - нет, дружи только со мной! И пусть сейчас в силу объективных причин мы общаемся и играем чуть меньше, чем мне реально хотелось бы, знай: я прижилась на форуме и осталась здесь только благодаря тебе. По сути, и сижу я тут только благодаря тебе. Поэтому пожалуйста, продолжай творить, радовать глаз манипами и писать шикарные посты, каждый из которых достоин оказаться всех. Радовать окружающих чувством юмора и лично меня - очаровательным характером Кита, которому, несмотря на то, что он редкостный засранец, всегда будет прощаться все, стоит только покрепче взять за руку и проводить до дома
Спасибо тебе, что ты есть. И вдвойне спасибо, что есть у меня.   
(с) Алисия

Мария

Бенджамин

Нина

Георгий

Син

Шон

Может, он прав. Настолько прав, что мне не хочется в это верить. Его злость, обличенная в слова, его усталость, его правда - они льются струей холодной воды мне на темечко, от чего в голове зарождается тяжелый, чугунный гул, бьют по мне молотом, вколачивают истину против воли.
Или же я снова обманываю себя, поддавшись странным, новым чувствам, приняв их за то, чем они не являются, и в этом случае нам действительно стоит прекратить этот бессмысленный разговор, который и начинать-то не стоило, и вернуться каждый к своему, к нашим прежним отношениям, окончательно поставив запрет на нахождение в одной постели. не нужно его отпустить сейчас, чтобы не изводить и себя, и его бесплодным ожиданием невозможного. Да он и сам стремится уйти, но я никак не могу принять решение. Я - рохля, размазня, как угодно назовите, но у меня смелости не хватает дать ответ на простой вопрос о том, какой дальше будет наша жизнь. Мне стоит лишь промолчать или выдавить из себя короткое "уходи", чтобы навсегда разбить эту связь, и я уверен, Джастин первым будет строго блюсти дистанцию. А подталкивает меня к этому лишь то, что он до сих пор любит того, другого, а это для меня как ножом по сердцу. Хотя, какое мое право?
И можно ли назвать любовью то, что я ощущаю к нему?
«Denial» Донован

- Ричард, ну какого хрена?
- Спокуха, брат, все путем, - дыхнув на Киллиана адовой смесью перегара, нечищеных зубов и зажаренной химии, Ричи ввалился в кристально чистое пространство корпоративной квартиры своего давнего приятеля. - Друг ты мне, или где? У меня сердце разбито, понимаешь? Се-р-д-це!
Тут стоит, наверное, сделать оговорку: сердце Ричарду разбивали с завидным постоянством и периодичностью в три месяца. Ровно столько его «дамам» требовалось на то, чтобы понять: крепкий семейный быт с ученым построить невозможно в принципе, с финансами у него не все гладко, дома его не бывает, секс редок и не регулярен, про цветы, внимание и конфеты можно позабыть вовсе, а животные, причем любые, от таракана до вымершего миллион лет назад динозавра, ставятся выше самой прекрасной из представительниц женского рода, будь то Анжелина Джоли или Королева Британии. Обычно Киллиану удавалось каким-то таинственным образом предвидеть момент накопления критической массы ричардово пиздеца и раствориться в пространстве – от греха подальше и во имя ясности сознания, но за последние месяцы в его жизни приключилось столько всего «интересного», что он банально забыл про существование друга и проблем, связанных с ним нервущейся красной нитью. И вот она – расплата.
«It's an SOS» Киллиан

Всё в мире подчиняются закону короткого сообщения, и вот нам уже не нужны длинные предложения: у облаков есть язык, ты раскрываешь зонт, затягиваешь дождевик на заклепках, вытаскиваешь галоши, говоришь - здрасте и выходишь из поля зрения. У других слова четче или негромкие: стой, садись, ешь, слушай, молчи, не запоминай. Если ты не знаешь языка, то как ты узнаешь своевременность бессистемных знаков?
У всего есть смысл, есть память и есть история. Чарли снимает перчатки, чтобы дотронуться: в свежевырытой земле лежат надувные шарики - синие, желтые. Когда ты судья, присяжный и палач, воспринимай искусство сквозь призму ассоциаций и будь осторожен (доедай кашу, не бери в рот грязное): то, что мы видим, не обязательно то, что подразумевалось в самом начале.
Когда заканчивается рама, впадаешь в зеркало. В полночь шторм передвинул тарелки, задул свечу: у обручального кольца есть своя магия. У полыни - крапивный цвет, горький запах, рождественская тоска (бронсон пьёт не разбавляя - из сенного мешка не утаить ни шила, ни штыка). Распевать песни упавшим выпадет той, что осталась в стекольной раме - прикрывала грудь после первого секса да на дне кастрюли выскребала жемчуг, пока побитый морозом вереск не сказал постой.
«dresses are white, roses are red» Чарли

Пожалуй, мне хотелось бы, чтобы ты был чуть более милым со мной. Чуть более обходительным что ли… Безо всех этих нервных выпадов в мой адрес, когда непонятно то ли шутишь ты, то ли пытаешься таким образом задеть, демонстрируя свое шовинистское отношение из разряда «я мужчина, значит, я лучше и умнее». Хотя, с другой стороны, как часто я видела хорошее отношение в свой адрес? С детства я привыкла к тычкам и затрещинам, к тому, что со мной обращались как с вещью. Годы моего взросления не были безоблачными, и еще тогда я узнала, какими скотами могут быть мужчины. И, наверно, именно тогда в моем сознании и укоренилась мысль о том, что с сильными мира сего следует поступать точно так же, как они поступали с теми, кого считали слабее себя. Вот только в моем случае ни дядюшка, который твердо верил, что я никогда не смогу дать ему отпор, ни мои будущие, а ныне уже прошлые мужья, видящие во мне лишь красивую игрушку, не догадывались, что именно они были пешками на моей шахматной доске. И я рубила головы безжалостно и беспринципно. Выбирала себе жертву, хотя они думали, что это они выбирают меня, и играла с ней в «кошки-мышки» до тех пор, пока она мне не надоедала. Теперь моей жертвой был ты. И пока что я позволяла тебе чувствовать свою власть надо мной, играя роль беззащитной и слабой. Но не настолько, чтобы не реагировать на твои слова, вскользь брошенные в мой адрес.
«Разрушь меня...» Аурика

Удивленно вскинутая бровь, маленький глоток животворящего и пищеводосжигающего напитка и немного заторможенная реакция на радостные новости. Если бы с подобным заявлением в его квартиру ворвалась Рита, Маркус бы не поленился сдержанно улыбнуться, распустить объятья и, возможно, искренне порадоваться за кузину и самого себя — как минимум, настойчивое регулярное капанье на мозги и высасывания денежных средств на благое дело в одно мгновение свалились бы на плечи очаровательного — Марк не сомневается, для такой роли Рита бы подыскала себе идеального принца, — счастливчика.
Но Киллиан…
Марк пытается беззвучно взять побольше воздуха, но кислород застревает где-то в горле, не желая пробивать внутрь, сквозь трохею и бронхи — он слишком опешит от лаконичного известия, в котором ему — Крамеру — придется принимать непосредственную роль.
Киллиан — одинокий лис, предпочитающий растворяться в окружающем мире, черпая энергию от своей независимости и полной самостоятельности; каждый звук, запах — даже едва колеблющееся в мерцаниях лампочка — демонстрирует насколько силен дух Макбрайда, стоит лишь ему зайти в комнату.
«Toxic» Маркус

Небрежный взмах руки из-за потёртой спинки зелёного кресла— и рядовой Чемберс застывает в дверях, словно истукан, в то время как Линкольн Грейвс продолжает выпускать пепельные клубы дыма, не отказывая себе в слабости положить ноги на узкий подоконник и насладиться несколькими минутами долгожданного спокойствия и единения с мыслями, что роятся в голове подобно стайке испуганных пичуг. Военное звание обязывает вытягивается по струнке перед более высокими чинами, но, к счастью, подполковник редко удостаивается подобной участи. Чего нельзя сказать о Чемберсе, в ожидании неловко переминающемся с ноги на ногу. Грейвс переводит взгляд в мутное зеркало на стене, у которого давно отбит край, а поверхность покрыта тонкими царапинами. Одному дьяволу известно, в каких передрягах оно побывало. Пуговицы формы Чемберса застёгнуты не до конца; рукав не то испачкан, не то зияет небольшой дырой, образованной неловким движением возле острого гвоздя в стене. Линкольн усмехнулся: уверенность в неначищенных до блеска сапогах рядового укреплялась всё больше с каждым новым завитком дыма, который поднимался из набитой табаком трубки. Чемберс не был эталоном солдата, что неукоснительно соблюдал устав и старался выглядеть соответствующе. В отличие от него, подполковника Линкольна Грейвса, носившего звание с гордостью, подчёркивая это внешним видом с иголочки и уважительным тоном, в котором всегда слышались стальные нотки. Что поделать: не всем дано быть великими, а удел слабых духом — преклоняться перед этим самым величием.
«we might be dead by tomorrow» Честер

The Sound of Silence

Лучшая игра недели

Вы когда-нибудь просыпались посреди ночи, пытаясь вспомнить из-за чего это произошло, когда сердце колотиться так, как будто пытаясь вырваться из груди наружу? Признаюсь честно, для меня это было впервые. Обычно, совесть не мучила меня кошмарами, можно так сказать, что это компенсировалось встречаемыми на пути демонами, призраками и теми непонятными порождениями Примали, что встретили меня в Приюте Мойры. На этом я думал, все мои путешествия по кошмарам, заканчивались.
Башню заливал свет солнца, кажется, проспал я не так много, завалившись в кровать перед рассветом, ровно в тот момент, когда можно уловить его приход. Тени отступали перед границей накатывающего света. Красиво – да, но совершенно бесполезно для того, кто живет большую часть времени по ночам. Сейчас же, из башни открывался вид, на проснувшийся Город. И если ночами казалось, что грязи тут навалом, то днем. Ну, она еще блестела в лучах. В общем, картина малоприятная. Бедняки сидели у краев улиц, прося подати и незаметно умыкивали у зевак кошельки или что-то ценное. Я усмехнулся, вспоминая себя в те годы. Долгое время мне везло, прежде чем в один прекрасный день не поймали Хранители. Теперь же это больше напоминало Легенды прошлого. Мало кто помнил, каким Город был еще десяток лет назад. А мы с Бассо не особо любили и вспоминать. Нам остались только птица, да имена.
— А, Гаррет! – это было сказано с удивлением. Ну да, обычно так рано моя скромная персона никуда не выбиралась. Пришлось отказаться от большей части снаряжения, оставляя только сапоги, штаны, рубаху да плащ, который скрывал лицо. Меч, висящий на поясе тоже присутствовал, но скорее всего был не нужен, потому что если кто-то захочет меня ограбить, то будет пойман за руку. Да и когда в последний раз кто-то вообще замечал Хранителя, идущего в толпе? Давно это было, очень давно.
Аллан

Лайфстрим. Поток жизненной силы. Сефирот совершенно не помнил тот момент, когда попал в этот поток. Не теплый и не холодный, он приятно окутывал тело, путался в волосах, проскальзывал меж пальцев.
Сефирот наблюдал за плавными потоками, чувствуя невероятное успокоение, гармонию внутри себя. Хотелось закрыть глаза и совсем раствориться в ласкающем воплощении жизни, забыться… Распасться на сотни маленьких частиц и плыть куда – то дальше, ни о чем больше не тревожась. Без боли. Без мыслей. Без чувств.
Только спокойствие. Безмятежность.  Это ведь так соблазнительно быть частью и одновременно – сразу всем. Быть ничем – но и сразу во всем.
Воин закрыл глаза, раскинул руки в стороны, глубоко вдохнув, чувствуя, как по телу мягкими волнами распространяется тепло, как поток ласкает кожу, подобно материнским прикосновениям. И все существо шептало об одном – поддаться безмятежности. Не оказывать сопротивления и просто – сдаться.
Да, именно осознание того, что придется сдаться, заставило Сефирота открыть глаза, чуть нахмурить брови.
Сдаться? Перестать быть собой? Отречься от идей и целей?
- Ну уж нет. – Произнес сереброволосый, сжимая руки в кулаки.  Великий воин, гордый боец, достигающий своей цели – он не привык сдаваться и минутная слабость, навеянная потоком никак не могла сломить его воли. Сефирот четко решил для себя выбраться из этой безмятежной неги. «Мне еще слишком рано распадаться на части, я не хочу быть ничем!»
Он сделал попытку встать, но поток затягивал в себя глубже, засасывал, подобно болотной трясине. «Я не сдамся!» - била по вискам мысль, предавая Сефироту сил пробиваться дальше сквозь ставший таким плотным поток.
- Мне надо выбраться!
Сефирот сам не узнал свой собственный голос сейчас, тихий, он словно доносился откуда – то издалека.
Дитрих

Death Becomes Her

Сбегать до маркета? Она, разве, не соображает, что сейчас он добежит хорошо если снова до ведра, и то, в случае, если успеет? Конечно, Мэд считал Медею девушкой разумной, но даже ее логическое мышление изредка давало сбой. И он даже хотел было объяснить ей, что... он попытается это сделать обязательно, как только ему полегчает, но если она настаивает прямо сейчас... Впрочем, в какой-то момент до него начало доходить, что под подобным предложением может скрываться этот проклятый неуловимый юмор, который ранее Мэдок еще пытался различить за главным идентификатором - смехом, но Сфорца выводила его на новый уровень, когда ни единый мускул на ее лице не дрогнул, чтобы развеять все сомнения смертельно больного человека, что старался самостоятельно взобраться на ноги, хотя бы по голове то и дело пролетала мысль доползти до кровати. И что же ее так забавляло вводить парня в глубокую задумчивость? И если бы только ее... Если вы думаете, что купальник был единственным, что он на вышеописанный момент проспорил кодле - ошибаетесь, был и еще один эпизод. Тогда, правда, загадывала Кейт, и все разочарованно было вздохнули, не представляя, что в этом может быть чересчур забавного, лучше бы послали его лубриканты со страпонами покупать, но Берк их не разочаровал. Надо так надо - его даже спецом подвели к салону красоты, поскольку изначально мужчина не подозревал, куда обратиться, чтобы приобрести день спа-процедур с шоколадным и арбузным обертыванием и тайским массажем. Возможно, если бы он услышал вдогонку пролетевший шепот: "Может, все-таки сказать ему, что это была шутка?..", то все бы обернулось несколько иначе, но шайка была беспощадна и шанса избавиться от дальнейших неловкостей Мэду не предоставила. Запутавшемуся и позабывшему все на свете за расспросами администратора, он уже не знал, куда деваться и что думать, отыскав только единственный вариант поскорее от всего этого избавиться - соглашаться со всем, что девушка ему говорила.
Мэд

Медея вновь посмотрела на Берка, будто тот изволил пошутить, а она вновь влезла в его непонимающую шкуру и не могла с первого раза распознать эти зачатки юмора в его беспокойстве, но нет, беспокойство вкупе с умирающим видом, когда уже можно было и панихиду заказывать, если удастся отыскать кодлу этого парня, было неподдельным. – Брось, в твоем состоянии ты не смог бы мне навредить, даже если бы захотел… Тут скорее сам бы побоялся, что я положением воспользуюсь, а? – Загадочно подмигнув, девушка в непритворной ласке провела ладонью по груди парня, на деле же проверяя, не показалось ли ей, что одежда на том была настолько сырой, будто он пробежал тридцатикилометровый марафон. И нет, не показалось. Сложно было вообще поверить в подобный обман зрения, когда дрожь, что сковала друга в мелкую сеть судорог, едва не расшатывала вместе с ним пусть и старую, но довольно прочную кровать. И что прикажете делать ей? Играть в доктора или лучше вызвать настоящую бригаду, способную оказать квалифицированную помощь? Хотя постойте, да-да, кажется, она ведь доктором и была… - Я шучу, расслабься. Мертвого сейчас поднять было бы проще. – А то ведь еще поверит, начнет читать ей лекции о моральных устоях и о своей новой пассии, которая верит, любит и ждет, а ты, милая, изволь привести рыцаря в чувство, чтобы тот явился под окна принцессы при полном параде и желательно без похмелья. Хотя тут, мне кажется, попахивает уже отравлением… Боги, ну только мужика с температурой мне для полного счастья не хватало.
Ничего не оставалось делать, кроме как взять себя в руки. Да, подрагивающие, ведь прошедшая ночь не прошла для нее даром, но те хотя бы были не сломаны и могли самостоятельно свою хозяйку одеть, раздеть и накормить. Первым пунктом она и занялась, следуя принципу «надеть маску на себя, потом на ребенка», ребенка благо тут не было, но вот больной мужчина, что скрипом челюсти выдал нечто похожее на «Нормально все», был ничуть не лучше.
Медея

L'ete indien

Почему так происходило всегда? Едва он что-то держал в руках, у него это сразу же отбирали. Едва в глазах Марии он смог увидеть что-то помимо боли и пустоты, смог вылезти из панциря и поверить в ее искренние слова, она выносила приговор и вонзала острый клинок в его сердце. Она знала... знала его самые сильные страхи, иначе откуда появилась эта мысль уйти. Она должна знать, что самое ужасное, что не сможет вынести Бен - это ее уход. Потерять ее вновь, так и не обретя до конца. Мария могла говорить, что это временно, что она обязательно вернется, что так будет лучше... но он-то чувствовал, что это не так. Она не вернется. Время растянется на недели, месяцы, а может быть и годы. Будет лучше... возможно, для нее. Она сможет жить без боли, без зверя, без постоянных мыслей, что монстр может вернуться и нанести свой удар. Она сможет спать, не запирая дверь. Так было в самом начале, когда Бен нашел девушку и привел домой. Замков на двери не было, но она подставляла спинку кресла к ручке, чтобы в случае чего знать, что враг рядом. Он был самым худшим ее врагом. Не нашлось иного решения, чем уход.
Он сжимал девушку в своих руках, чувствовал, как она дрожит, но это было не от холода, от тех его слов, которые ранили слишком глубоко. Пальцы замерли на ее щеках, проводя подушечками по нежной коже. Когда в последний раз он так прикасался к ней? Это было вечность назад, в этой самой комнате, когда они только приехали. Но сегодня многое было иначе. Бен прикасался к ней с таким отчаяньем, будто через секунду Мария могла раствориться в воздухе. Взгляд застыл в ее глазах. Наверное, так могло быть. Ее решимость уйти была непоколебима. Она всегда была так упряма. Бен возненавидел эту упрямость.
- Да, я был... - ему с трудом воспоминания те месяцы. Он помнил их как будто это было всего лишь вчера. Просто невыносимо больно было вспоминать то, как Мария отказывалась жить.
Бенджамин

Бен никогда не выставлял напоказ свою боль. Прятал все в себе. Боялся проявить слабость или она была слишком ослеплена болью и обидой, чтобы заметить? Прошлое сделало все, чтобы они никогда не встретились вне страха и отчаянья. Они обречены сталкиваться защитными панцирями и отлетать в дальние углы, наподобие бильярдных шаров. Никто не знал, как снять проклятье. У них не осталось шансов восстановить оборванные связи. Сегодняшний скандал наделал много бед. Вытащил на поверхность обиду и грязь. В ушах продолжало звучать ранящее эхо. Мария не видела иного выхода, кроме ухода. Девушке всегда было неуютно в роли содержанки. Каждый раз, когда Бен приносил новый пакет с одеждой или новое пальто, которого ей не хватало для дождливой погоды или для слишком ветряной, Ри не знала, как реагировать. Прежние отношения с монстром приучили к равнодушию с его стороны.  Зверь в человеческом обличии мало интересовался ее теплом, комфортом и здоровьем в целом. Это было больно, но понятно. Новый Бен действовал с точностью наоборот. Падал из крайности в крайность. Незаметно проделал дистанцию от безразличия к маниакальной озабоченности всем, что касалось «него Марии». Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Ирландку не оставляло чувство, что придет день, когда ей выставят счет за все подаренные блага. Больше всего она боялась услышать упреки из уст Бена. Сегодня ее страхи материализовались. Он, как заведенный, твердил одно и тоже. Делал акцент на ее «непомерных запросах». Ей всего было мало. Она бесилась из-за страха потерять комфорт. Он говорил еще… еще… еще… Закреплял полученный результат. Видел по ссутулившейся фигуре, что попадает точно в цель. Долго не мог остановиться. Как же хотелось убежать от этого, но у нее не было средств на обратную дорогу в Нью-Йорк. Каждая нитка на теле девушки куплена монстром. Он оплачивал счета, покупал еду.
Мария

Everything that rises must converge

Чёрч сидел на руках послушно, хотя носик, чёрный и влажный, то и дело норовил принюхаться к странным запахам старого дома. Щенку было интересно, что они делают в этом месте, но ещё он хотел кушать и спать, и спать – больше. Хозяева явно были чем-то обеспокоены, но он был слишком мал, чтобы думать о том, почему его люди выглядят такими встревоженными. Когда Рокки опустил Чёрча нечто похожее на пуф у окна, тот зевнул, поёрзал и устроился поудобнее, чтобы проспать до утра. Мун даже позавидовал тому, с какой лёгкостью вырубился Чёрч. Вряд ли он сам сможет уснуть также просто, как сделал это щен. Он не чувствовал себя спокойно, наоборот, весь он был напряжён: ему не нравилась эта бабка, не нравились житель Маустрэпа, не нравился сам город.
Он огляделся. Комната была куда уютнее той конуры, в которой он вырос, и только поэтому настроение Рокки чуть приподнялось, пусть недостаточно для того, чтобы оптимистично смотреть в будущее. Кожанка начала уже надоедать, поэтому он облегчённо выдохнул, снимая её и равнодушно сбрасывая около кровати, не приученный к тому, чтобы наводить порядок.
Пока Эндж исследовал кровать, Рокс заглянул в шкаф и разочарованно выдохнул – пустые полки, несколько вешалок с деревянными плечиками, но больше ничего. А он-то раскатал губу, что тут осталось что-то интересное. Может, старуха хранила тут нечто необычное… хотя, конечно, хорошо, что там не было её панталон или нижних юбок. Захлопнув дверцу шкафа, Мун почесал живот и понял, что он весь пропитан едким потом, пылью и табачной вонью. Нестерпимо захотелось помыться, но вряд ли там есть вода, а голос рыжего подтвердил его опасения. Да что это за дыра, где вода включается по расписанию?! И это – их отпуск, устроенный вдали от Карреры и Большого яблока. Вместо того, чтобы трахаться, вкусно жрать и, может, убивать ради удовольствия, они в какой-то сраной дыре ради какого-то выблядка и мамаши, которая не могла держать ноги сдвинутыми. 
Рокки

Крохотные струйки ледяной воды текли по коже, выжатые из плотной махровой тряпицы в руке Рокки, осторожно и бережно скользящей по телу Энджела. Он прикрыл глаза, откидывая голову назад под тяжестью копны волос, липнущих к влажной, но теперь уже чистой спине. Мышцы непроизвольно сокращались, стянутые сладкой дрожью лёгкого озноба - капли стремительно высыхали в полуночной духоте, оставляя ощущение схожее с тем, что возникает от тающего эфира.
Чувство чистоты было освежающе-приятным, и хотя Энджел предпочёл бы полноценный душ, это было лучше, чем ничего. С тихим вздохом он развёл колени, позволив ладони любовника скользнуть между липких бёдер, к усталости теперь примешивалось едва ощутимое на грани сонного сознания возбуждение, странно-будоражащее пощипывание нервов. Прикусив губу, Энджел коснулся кончиками пальцев щеки Рокки, провёл вниз до подбородка, ухватывая за него цепко, притягивая любовника к себе для поцелуя, вынуждая прервать своё занятие.
- Спасибо. Давай теперь я тебя помою.
Предложил он, пропуская мимо ушей вопрос в духе русской классической литературы (Энджел не был уверен, что Рокки знаком с творчеством Достоевского, и потому вряд ли это была изысканная шутка). Поднявшись с постели, он толкнул на покрывало Рокки, помогая ему избавиться от остатков одежды, взял свежий полотенец, первый, намокший и посеревший от собранной с его собственной кожи пыли, отбросив просушиваться.
Он начал с плеч и спины, стирая пот и грязь, освежая, сложенный в четверо клочок ткани был больше ладони Энджела и постепенно нагревался от его тепла, хотя в первые секунды после погружения в воду был почти ледяным (костяшки пальцев Энджела покраснели от холода). Наклоняясь вперёд, чтобы провести рукой по лопаткам вниз, до самой поясницы, Энджел ощущал на своей голой груди дыхание Рокки, что отзывалось покалывание в напрягшихся сосках. Некоторое время в комнате раздавался лишь стрекот насекомых, тихое ворчание и сопение спящего щенка.
Энджел

невеста насилия

Часы на тумбочке показывали четверть второго, а Маринка Никитина по-прежнему сидела на застеленной кровати при полном параде, обняв колени и уставившись сухими злыми глазами в темноту. Вечером она поцапалась с матерью, и та, разозлившись, запретила ей выходить из квартиры, отобрала и где-то спрятала ключи, а сама легла спать. Они жили вдвоём, отца Марина почти не помнила – ей было три, когда родители развелись.
Антонина Ивановна, выросшая в детдоме, воспитывала дочь в строгости, но это помогло мало, и пятнадцатилетняя Марина уже зажималась по углам с взрослым племянником их соседки по лестничной клетке, месяц назад вернувшимся из армии. Как-то раз застав их вместе, Антонина молча выставила ошалевшего парня за дверь, принесла из спальни мужнин ремень и от души выпорола дочь. Маринкины вопли слышал, наверное, весь подъезд, и еще с неделю она провела под домашним арестом, лежа на кровати на животе. Мать надеялась, что одного раза будет достаточно, но не тут-то было: отлежавшись, Маринка как с цепи сорвалась и ринулась менять ухажёров. Поначалу Антонина  еще пыталась её удерживать, запирала дома и грозилась навсегда отключить домашний телефон, но потом поняла, что горбатого могила исправит, и махнула на непутёвую рукой.
Время от времени на неё, что называется, находило: она плакала, называла дочь бандитской подстилкой, обещала побрить налысо, чтобы та не могла показаться людям на глаза, но дальше угроз и оскорблений обычно не заходило. Маринка вполуха слушала родительские истерики, лениво огрызалась, а сама прикидывала, как незаметно слинять из дома на хату к Климу, с которым её познакомил бывший любовник. Её не обижало, что Егор относится к ней как к проститутке и делит с друзьями – от этого мужчины она готова была стерпеть что угодно. Она надеялась, что Клим в конце концов оценит такую преданность и безотказность влюблённой в него Марины и захочет навсегда оставить её при себе. Пределом её мечтаний было, разумеется, замужество.
Георгий

Сегодня Нина не пошла в школу. Там они с мамой принесли справку, что девочке надо поехать в санаторий на лечение, примерно на месяц. Надавали кучу заданий, чтобы потом, по приезду Нина смогла быть допущена до экзаменов. Сложив в рюкзак пару книг, блокноты для рисования (ей очень нравилось выводить всякие символы, не имеющие смысла), отец привез из магазина вышивку. Для увлечения все готово, остались чемодан. Но тут перехватила мама, сказав, что надо сходить в магазин:
- В поезде ехать три дня. Не набегаемся на станцию.
Набросив легкое пальто, на распущенные волосы Нина надела беретку, которую связала сама еще на уроках труда, и с волнением в груди побежала в ближайший магазин. Вечер быстро надвигался на город. Кое на каких улицах уже зажигались фонари над подъездами, на лавочках сидели бабушки и дедушки, прогуливаясь перед сном. А в парке, через который Нина решила вернуться домой, еще играли дети, мамы болтали, присматривая за ними. Она расставалась со своим городом, ненадолго. Это и вызывало грусть, но она увидит свою тетю – тоже приятное событие.
В киоске, торговавшем книгами, девушка провела много времени, засмотревшись на новинки ее любимого автора. Но тут ей показалось, что на нее смотрят. Сделав шаг в сторону, она увидела, что напротив, возле дерева стоял молодой мужчина, не сводя глаз с этого киоска, а потом перевел взгляд и она столкнулась с его черными глазами. Нину пробрал озноб.
- Привидится же такое, - прошептала и взяв пару книг, вышла на улицу. – Ой, - книги вылетели из рук, и Воробьева поднимает взгляд. – ппппроститеее.
Что ее больше напугало – повязка на глазу у мужчины или его цепкий взор. Он, молча, посмотрел на нее и пошел дальше, засунув руки в карман. Возле дерева никого не было. Нина быстрым шагом пошла домой, а во дворе и вовсе припустилась бежать, словно ее нагоняло нечто страшное. Ждать лифт не было сил, и лестницу Нина пропорхнула, вваливаясь в квартиру. Сердце готово было выпрыгнуть.
Нина

Дамиан
посмотреть

Нейтан
посмотреть

Влад
посмотреть

Ада
посмотреть

Маркус
посмотреть

Вероника
посмотреть

Лье никогда не причинит ей боли. Пенни это знает. Видит, когда он смотрит на неё вот так, открыто и прямо, как давно никто не смотрел. Как никогда никто не смотрел. Он её не боится, как боятся прохожие, те, которых она видит за больничным забором, если ей удаётся ускользнуть и забраться на дерево. Они одеваются все по-разному и выглядят, каждый по-своему. Разноцветные вещи, интересные фасоны. Эти люди похожи на пуговицы в коробке у Джоуи. Он как-то давал Пенни поиграть его пуговицы, а, когда она взяла их, начал биться головой о столешницу и кричать. Громко. Прибежали санитары и заставили её вернуть коробку. Ей не хотелось, а потому на тонкой коже остались синяки от крепких пальцев. У Лье совсем другие пальцы. Они тонкие и белые, красивые до невозможности. Если бы Пенни могла, она забрала бы их себе, спрятала бы под подушкой, чтобы перебирать, как пуговицы, когда ей страшно или одиноко. Но тогда бы он не смог бы прикоснуться к ней. Вот так, как касается сейчас, самыми кончиками. От этого прикосновения Пенни начинает ёрзать на месте. Внутри всё зудит. Кончик языка то появляется между губ, то исчезает. Нервный, быстрый. Желание. Ей рассказал об этом доктор Уотсон, когда трогал её. Она не хотела. Тогда не хотела. А сейчас ей хочется. Хочется, чтобы пальцы Лье скользили по её коже, пока не вернулись змеи. Она не отберёт у него пальцы, если он будет касаться её.
- Мама говорила, что люди врут. Все врут. Даже мама. Она больше не приходит ко мне, Лье. Никто больше не приходит, – Пенни знает, что он поймёт её, пожалеет, а тогда, может, подержит её за руку чуть подольше. Ему нельзя, как нельзя было и доктору Уотсону, но тот не обращал на это внимания, значит, и Лье можно, он просто джентльмен, а джентльмен будет ждать до свадьбы. Так говорила мама, когда ещё могла говорить.
читать продолжение: «Погружение в синдром Адели»

Моя милая пташка!
Я тебе говорил, что этого поста следовало ждать так долго, потому что он чертовски крутой. Впрочем, как и все твои посты. Твои персонажи настолько живые, что иногда, читая, я волнуюсь за них как за реально существующих людей. И мне кажется, что безумие – тонкое, интеллигентное, потрясающее – это то, что тебе удаётся выписать просто идеально. То обилие деталей и мыслей, которое ты вкладываешь в свои посты, меня всегда безмерно удивляет, потому что я, например, и вовсе не могу даже подумать о некоторых вещах.
Ты один из самых талантливых соигроков, которые у меня только были, и самый лучший друг, о котором я и не смела мечтать.
И, учитывая, что с каждым днём всё ближе Новый год, который я воспринимаю как самый крутой праздник, я верю, что мои пожелания для тебя будут иметь под собой силу.
Я желаю тебе счастья, милая. Большого, необъятного, как я, счастья. Чтобы твоя очаровательнейшая улыбка радовала нас всех как можно чаще.
Я желаю тебе добра и спокойствия, чтобы ничто не тревожило и наполняло сомнением. Чтобы каждый твой день был прекраснейшим днём.
Спасибо тебе за наши редкие игры, за наши частые встречи и за то тепло, которым ты меня окутываешь.
Лис любит тебя! :З   
(с) Гильермо

Каждый раз это получается внезапно, и каждый раз я за тебя очень радуюсь, особенно радуюсь. Ты и так знаешь, что ты для меня значишь, но это ещё далеко не всё. Мы с тобой только недавно разговаривали о признании и о внимании, которого кто-то достоин больше, а кто-то меньше. Так вот ты из числа первых, и никогда в этом не сомневайся. Да, сейчас я имею в виду твоё имя в шапке и награду в профиль, но в целом - не только об этом. Думаю, чуть выше Рокс уже всё сказал, а мне остаётся только повторить, что я и так часто тебе повторяю – мне с тобой повезло. Больше, чем тебе со мной, но это уже совсем другая история, верно? А пока я буду заходить на Манх и смотреть на его шапку, потому что твой пост лучший, как и ты сама.   
(с) Рипли

Энджел

Рокки

Бенджамин

Мария

Син

Бонни

Посреди душного жаркого лета, на огромной высоте многоэтажного дома, в просторном пентхаусе наступила зима. Несмотря на все попытки весны прийти к этим двоим, несмотря на все попытки их двоих дать друг другу хоть крупицу искреннего тепла… Не выходило. А теперь и вовсе застыло в стазисе, потому что пришла беда, заморозившая всё, что ещё было живым. Филип окунулся в заботу о маленькой жизни, которая была с ним очень долго, своим теплом и участием. Он носил её на руках, делал массаж, сцепив зубы ставил уколы. Кормил со шприца, сняв иглу, разминал лапы и радовался до чертовой влаги в глазах, когда она однажды вдруг едва различимо заурчала. И оглянувшись вокруг в тот момент, он понял, что остался один. Что он сейчас — один. И не с кем поделиться этим маленьким взрывом счастья внутри. И что-то вдруг ёкнуло.
Закрывая дверь на ключ, оставляя Серую в лазарете, он возник в гостиной, где на маленькой громкости телек показывал мультики, Матиас катал на полу машинки, а Мора была рядом с сыном, то кивая ему на принесённую игрушку, то глядя на приключение мультяшек. Наверное, они его не услышали, а, может, попросту не обратили внимания, как он сам не обращал внимания на них, слоняясь по дому тенью. Сжалось внутри что-то… обидой, горечью. 
«нарисованное море - глубоко до дна» Филип

Пока ты читал эти строки что-то внутри обрывалось ко всем чертям, было больно, сдавливало грудь, все внутри, тебе было грустно и страшно и к тому же ты не успел даже толком скорбить по Грэму, так как следом за его смертью произошел тот ужас, от которого вам теперь долго придется приходить в себя.
Ты проводишь пальцами по бумаге, по написанным им буквам, кусаешь губы склонив голову к плечу и вытирая слезы с щек. Откинув голову в его рабочем кресле ты прикрываешь глаза и пробуешь мысленно представить как он подходит к тебе сзади, как подходил когда-то, как опускает теплую ладонь на плечо и ты пробуешь вспомнить его улыбку, его теплую уютную улыбку. Она не сразу показалась тебе теплой и уютной, она не сразу вообще тебе приглянулась, ты и не видел ее по началу, вообще, но со временем когда ты привык к Грэму, когда тот начал о тебе заботиться, когда он показал тебе, что ты ему совершенно не безразличен, тогда, когда постепенно ты проникся к нему ты впервые увидел эту улыбку, ты ощутил на себе этот нежный взгляд, ты начал привыкать к его всегда-теплым рукам, ты начал принимать и получать его любовь такой какая она есть. Сейчас ты точно не можешь сказать, любил ли ты его "по настоящему", но ты точно мог сказать, что он был тебе родным, очень близким.
«Во что бы ни стало...» Джефф

Неладное Рада заподозрила, когда после отмеренных себе трех глотков, вдохнула уже раз десятый. Ведь не мог же старый колдун так долго собираться с силами?! Что он там для нее готовил? Уж не испепелить ли решил со злости? А как же воскрешение, как же служба за армию вселенского зла, разорение крестьян, умерщвление невинных дев и добрых молодцев? Она же была уже готова, не надо ее убивать с концами!
Теряясь в догадках и опасениях, травница осторожно приоткрыла глаза. И о чудо, злобному колдуну уже не было до нее никакого дела, ведь тот вновь повстречал своего заклятого врага, бросившегося к нему откуда-то со стороны, в самоубийственном броске, с тем отчаянием, которое исказило уставшее лицо, с тем бесстрашием, в котором Радея, отчего-то, почувствовала отголосок своей вины. Но как же? Он же лежал, еще совсем недавно, вон там, у самого края поляны, поверженный, бездыханный… а теперь казалось, что и трава в том месте не была примята, что и не было этой страшной картины, привиделась она травнице, будто ту по голове кто-то лапой своей нахальной саданул до беспамятства. Но не было времени порадоваться юной ведьме, пролетело оно легким перышком по ветру, когда исказился незримый узор магии, что опутал сетью поляну, когда удар той небывалой силы, что собирал в своих руках некромант, содрогнул эту землю, смял сам воздух, раскалив его докрасна, что и на вдох ничего не осталось. И не стало никого.
«Все, что нас не убивает, делает большую ошибку» Медея

Дерево, растущее у дома Нелл, никогда не сбрасывало листья. Громадное и величественное, настоящий исполин среди своих собратьев, оно оживало в непогоду, как пробуждается ото сна спящее чудовище в темной пещере. Всякий раз ветер вдыхал в него жизнь и, подобно кукольнику, дергающему за нити марионетку, заставлял шевелить косматыми ветвями и скрестись в окна спальни. Нелл не любила это дерево.
Она боялась его.
Ей казалось, что по ночам дерево смотрит на то, как она спит.
Ночь выдалась тревожной. В этом месте всегда царила поздняя осень, холодная и безрадостная, полная долгих дождей и вездесущей грязи. Глухая барабанная дрожь – не что иное, как тяжелые капли, нескончаемым потоком хлынувшие на оконные ставни; то и дело прерывали чуткий сон Нелл. Здесь ничто не давало ей покоя.
Здесь было лишь вечное ожидание его.
Гроза разыгралась пуще прежнего, раскаты грома перемежались с ослепительными вспышками молний, и только перед самым рассветом непогода проявила уступчивость. И тогда в наступившее затишье Нелл смогла расслышать тихий шорох за дверью.
«s a l v a t i o n» Дарья

У истины были карие глаза. Дамиан поначалу вздрогнул, увидев в запотевшем зеркале Маргарет, и тут же отвел взгляд, скрываясь в струях воды, чтобы не выдать то, что всколыхнуло ее вторжение. Хватит. Параллели не доводили ни до чего хорошего, по крайней мере в последние дни он только ошибался. Они в очередной раз были в состоянии молчаливой войны, и желание повторить то, что происходило в декорациях первой поездки в Вегас могло напрочь разрушить хрупкое равновесие.
Сочельник. Всё правильно, все стремились побыть вместе с семьей. Ему не нужно было отвечать, чтобы она почувствовала его согласие с ее решением. Что-то все же оставалось неизменным, пусть сама Маргарет улепетывала от него во всю прыть, едва справившись с равновесием у порога, стоило ему лишь двинуться в ее сторону. Страх за него или за себя? Вопрос без ответа, как его так и не высказанные соображения о головной боли, да и нужны ли были ей ответы в попытке просто забить неловкую паузу, где он раздет, а она не стремится обратить обыденность в очередную провокацию.
Чистые вещи ждали на том же кресле, откуда исчезла грязная одежда. Дамиан слишком привык к заботе обслуживающего персонала, чтобы думать, что этот жест означал для Маргарет, да и вообще просто устал думать.
«all that I have is this old dream» Дамиан

У Стива давно отпало какое-либо желание производить на окружающих приятное впечатление, однако ему не приходило и в голову, что сегодня многим прохожим казалось, что встретились с сумасшедшим; еще бы после бессонных ночей вид его оставлял желать лучшего: под глазами проступали водянистые мешки, отросшая щетина колкими опилками покрывала внушительную квадратную челюсть и спускалась на тонкую точно у ламы шею. Немытый, запущенный в сильно помятом костюме и несвежей сорочке, вдобавок пропахшей кислым молоком, миновал десятки недовольных людей и по переходу выбежал к лифтам. Он не сразу сориентировался в болезненно освященном коридоре четвертого этажа. Потребовалось вдохнуть немало запаха хлорки и больничной еды, прежде чем увидел у дежурного поста автомат с сэндвичами, шоколадными батончиками и сладкой газированной водой, вокруг которого прыгал кучерявый мальчишка. Коллинз знал все о декларировании доходов физических лиц с целью получения налоговых вычетов, но абсолютно ничего о том, как утихомирить своего семилетнего ребенка, уже через долю секунды скрывшегося за дверью палаты.
Невесомое онемение в теле, казалось, ослабело, зато внутри левой ноги заработала с грубой силой воткнутая пластина, раздирающая плоть инородностью, как фабричный гарпун мертвую тушу коровы.
«и в огне не сгорит, и в воде не утонет.» Дуглас

(не)контролируемое безумие

Лучшая игра недели

Вопли парня об убийстве заставили Энджела испытать лёгкое замешательство. Слегка отшатнувшись, не разжимая пальцев на рукаве рубашки, рыжий хмуро и неодобрительно заглянул в лицо умоляющего о пощаде Гейла. Остатки симпатии и снисхождения, которые ещё могли оставаться в нём к этому студентику, испарялись с каждой секундой. Гейл раздражал. Невыносимо.
- Да заткнись ты уже, - вполголоса прошипел Энджи, как следует встряхнув парня за руку, словно пытаясь привести того в чувство.- Чё ты разнылся как баба? Возьми себя в руки и подотри сопли, я не…
А потом Гейл Роджерс сделал кое-что очень и очень глупое. Энджел тихо вскрикнул, отпуская руку студента, схватился за голову, прижимая волосы у корней, чтобы облегчить боль. Из глаз непроизвольно брызнули слёзы, застилая взгляд мутной пеленой. Мальчишка попытался примериться, чтобы садануть носком кеда по коленке этого грёбанного идиота, но удача сегодня была не на стороне дураков. Поскользнувшись, Гейл рухнул на пол. Энджел, потирая кожу под волосами, тяжело дыша от злости и негодования, остался стоять, глядя на парня сверху вниз блестящими, как у разъярённой кошки, глазами.
Он ведь правда не собирался трогать этого кретина. Не сейчас, в любом случае. Он достал им ссаное пиво, он пытался привести Гейла в божеский вид, так как сам студентик на это был неспособен и нуждался в няньке. Энджелу просто хотелось провести вечер в компании, о которой он всегда мечтал. Он готов был терпеть присутствие Роджерса, его блеющий голосок и постную рожу ради этого. Он не хотел причинять никому вреда! Но этот тщедушный цыплёнок так и напрашивался. В конце концов, любому терпению наступает предел.
- Замолчи, замолчи, ты, жалкий кусок дерьма…
Энджел

Кровь уже не так бурлила, ярость растаяла, оставив беспокойство и легкую тоску по любовнику, который в запарке подростковой обиды уехал с не пойми кем в чертов мотель. Нет, как ни странно, за Энджела он не беспокоился, потому что его мальчик мог себя защитить, но в тоже время Рокки думал о том, как бы поскорее забрать его и спросить, какая муха его укусила. Может быть, Рокс был не слишком умен, но он прекрасно понимал: Харт не станет просто так психовать и ныть, что-то случилось. Но что? Мун беспокойно вздохнул, провел ладонью по волосам и прикурил очередную сигарету, ощущая себя каким-то взволнованным, будто что-то должно произойти, хотя он понятия не имел – что именно. Мотель ему не нравился, он казался ему страшноватым и заброшенным, хотя, наверное, Энджу подобное место наверняка понравится, у него были странные вкусы.
Единственное, что неожиданно пришло на ум – в этой пустынной местности вряд ли кто-нибудь услышат, как кричат случайно прижатые к ногтю студенты. Рокки повел плечом, оттолкнулся от Миртл, прошел мимо пурпурного джипа, оглядывая его с легким презрением. Нет уж, никогда бы он не сел в эту пафосную развалюху, едва ли способную удовлетворить даже менее взыскательный вкус. Мун прошелся мимо номера, в котором слышалась музыка и голоса, но он видел, что Энджел вышел оттуда вместе с этим пидором.
Рыжий не видел его, но это не значит, что он не следит за любовником, просто Рокки решил, что мальчику нужно свободное время, немного пространства, чтобы ощутить себя самостоятельным. Но Мун прекрасно слышал, как визжал Гейл, хотя сначала толком и не понял, что произошло. Только в момент, когда он увидел растекающуюся кровь, внутри что-то сладко вздрогнуло, а сердце забилось.
Рокки

follow my lead

- На чем мы остановились?
- Что ты абсолютно безбашенная, чокнутая и сумасшедшая и все этом в одном очаровательном костюме развратной красной шапки с необычными пирожками в корзинке, - выдал я после долгого молчания и попытками успеть за этой особой.
Нет, серьезно, я никогда не встречал такую быструю смену эмоции и действий. И как для полного неспециалиста по расслаблению путем приема запрещенных препаратов, я не сразу подумал на них. Грешил, мол, обычная женщина со сменой настроения в доли секунды, когда семь пятниц на неделе, когда тараканы в голове носятся и один за другим «хочу мороженное, а может погулять, ой снег выпал, а какая сумочка!» и у каждого свои мысли, которые не повторяются. Ей-Богу, будь я таким тараканом, я бы просто уже застрелился, задолбав самого себя, и решив, что это единственный выход.
И все же я здесь, все еще в ее компании, пытаюсь угнаться за ней, прикусывая нижнюю губу после поцелуя и рассматривая, как короткая юбчонка прыгает в такт ее движениям, вновь открывая миру прелестное бельишко. Люблю я таких женщин, раскованных, что не ставят себе какие-либо рамки и готовы на приключения, риск, по крови несется азарт, и совсем не прочь провести ночь в приятной, естественно, моей, компании. С такими было просто, весело, беспроблемно, когда нужно думать, как же подкатить, что сказать, что предложить выпить, еще разводить на разговоры, показывая, что у вас есть общие темы или тебе вообще интересно, что в этой симпатичной голове, тут просто берешь, закидываешь на плечо и валишь в долгий и продолжительный закат, когда даже само место уже неважно. Да хоть на этой же крыше.
Майкл

Внимательно следую взглядом за своим спутником на сегодняшний вечер, а может и ночь, который по-хозяйски закрывает дверь на засов, резюмируя свое нежелание быть замеченным, деловито и в своей слегка наглой манере упрекая меня в обратном, на что я корчу недовольное лицо, безутешно надеясь, что несмотря на маску, он заметит это.
- Иногда они могут добавить горчинки, - игриво отвечаю, когда он снова оказывается поблизости. И мы опять окунаемся в эту тягостную, приятно ноющую в низу живота агонию поцелуя, который на сей раз остается не прерванным, а полноценным и оттого столь сладостным, что хочется продолжать и продолжать. В нескольких отрывках между чередой жадных, смелых и весьма нескромных слияний губ, я улыбаюсь, вызывающе прислоняясь к мужчине в доступной мне позиции. Закрывая глаза, я проваливаюсь в бесконечный поток сознания, который стимулируется таблетками, увлекая своей зыбучестью и пёстрыми всплесками ощущений. От каждого касания меня пронизывает буквально волна настолько сильного желания, что я не в силах совладать с этой скромной традицией обязательной прелюдии. Черт побери, я уже готова ко всему! Переняв инициативу в свои руки, я перебираюсь к дьяволу на колени и отчаянно посыпаю открытые участки кожи, не спрятанные костюмом, нетерпеливыми поцелуями. Не желая долго оставаться в такой недоступной к телу позе, я стаскиваю мужчину на голую поверхность крыши, однако и положение под ним меня не шибко устраивает – я хочу решительно дать понять, что ждать мне совершенно не хочется. Резким толчком я отстраняю его от себя, чтобы перекатить на лопатки, и мне это удается в конце концов.
Бонни

This is the start of how it ever ends.

Мое двадцать пятое рождество заползало за воротник темного пальто зябкими снежинками, вырывалось изо рта густыми клубами пара и оседало на бровях серебристым инеем. Оно покалывало морозцем, хрустело под ногами, заполняло легкие холодной ясностью, и, куда не посмотри, было свежим и пронзительно-прозрачным. Будучи всегда чуть горячее, чем того требовал мой личный лечащий врач, я превосходно чувствовал себя на легком, наполненном падающими снежинками морозе и чувствовал в себе растущую потребность испытать весь must have каникул на горнолыжном курорте и немного сверх меры, как раз натянуть нервы и попытать счастья сломать себе позвоночник. Но, се ля ви, в это Рождество я был не один.
Мое двадцать пятое Рождество цеплялось за рукав и без остановки ворчало из-под натянутой на глаза шапки, закрывая мерзнущие губы теплыми вязаными варежками. Оно стремилось залезть мне под пальто, засунуть мерзнущие пальцы в рукава, и при малейшей попытке отойти от меня на два метра чувствовало задом холодок и неслось обратно, залетая в теплые объятия с руками и ногами. Шла отчаянная борьба изнеженности и любопытства - как итог, мое Рождество было заочно всем недовольно, хотело в тепло и каждые пять минут просилось обратно.
Как вы уже поняли, идея вытащить нас в Альпы принадлежала мне, и Мика такому подарку в коробке с красным рождественским бантом до поры до времени даже радовалась.
Ее мучения кончились, когда мы залезли в теплое такси, и я привычным жестом по-хозяйски положил свою лапищу ей на бедро. Мимо проплывали картинки телевизионной рождественской сказки - дома под стать пряничным, заснеженные ели, счастливые лица.
Леонард

Если меня спросят, как я хочу провести ближайшее рождество, я бы не задумываясь ответила – Милан. Или Париж. Или Лондон, Барселона, Канары, Бали. Вариантов, в общем-то много, и они никак, ну совсем никак не пересекались с чертовыми Альпами, где по ночам темно, как у негра в пятой точке (я не расистка, просто так говорят) и холодно – всегда, черт возьми, всегда холодно. Иногда мне кажется, что даже у камина я когда-нибудь покроюсь тонкой корочкой льда – и это еще я тактично затыкаюсь о постоянно промокающих и замерзающих ногах, красном носу, которому дышать тяжело от замерзающего содержания (что естественно, то небезобразно), и пальцах, которые я не могу согнуть уже через пять минут после выхода на улицу. Возможно, в ворчании Гейбла есть определенный резон, и шерстяные варежки спасают куда лучше, чем дизайнерские перчатки из тонкой бежевой кожи ягненка, но красота требует жертв! В первую очередь, естественно, его жертв, потому что все равно в итоге это будет не моей головной болью, если я простужусь и заболею.
Вообще-то первые пару дней после торжественного вручения романтической поездки для двоих в Альпы я даже радовалась, фоткала перевязанный темно-бордовой атласной лентой конверт (мой мужик – самый лучший мужик в мире как минимум потому, что поддается дрессировке, и уже год спустя точно знает, что все подарочки должны быть не только содержательно правильными, но и красиво преподнесенными), выкладывала в инстаграм и хвасталась завистливо прищуривающему глаза Уоррену, который, в отличие от меня, любил зимние виды спорта и даже умел их готовить. Мой заряд оптимизма заметно поиссяк, когда от холода у меня начала дрожать челюсть.
Микаэла

Welcome to my silly life (c)

Джордан смущённо потупила взор, но довольной улыбки сдержать не смогла. Ей было странно слышать такие слова от парня, странно, но приятно. Приятно было осознавать, что кто-то будет ждать встречи с тобой, кто-то пожелает отложить свои дела, ну, или наоборот, взвалить на себя дополнительные, чтобы увидеться с тобой. Джордан не пользовалась популярностью у противоположного пола и прекрасно это знала, а потому не тешила себя несбыточными мечтами. Она не была девочкой-солнышком, согревающей окружающих своими тёплыми лучиками оптимизма и заряжая их позитивом. И если ты при этом не являешься писаной красавицей с загадочным прошлым и томным взглядом, кавалера тебе не видать, как собственных ушей. Девушка уже почти пообещала Рену прийти, но вовремя себя остановила.
- Ничего, значит, прогуляемся, - заключила она, украдкой бросив тоскливый взгляд на дом, где обитала этим летом её семья. Странно, что Рен не знал наверняка кому принадлежит этот дома, странно, что он не слышал о том, что в семействе важной политической персоны обновления. Впрочем, едва ли он интересовался политической жизнью Нью-Йорка или светской жизнью Лонг-Айленда. И это играло Джордан на руку. Она не могла объяснить, почему не хотела, чтобы Рен узнал её историю. Возможно по тем же причинам, что заставили и его соврать девушке о своей семье: не хотелось, чтобы другой человек делал скоропалительные выводы до того, как узнать тебя получше.
А так они болтали обо всём на свете. Рен попросил Джордан поподробнее описать маяк, и тут уж она на эпитеты не поскупилась. Японец, в свою очередь, рассказывал девушке о своей любви к океану и сёрфингу.
Джордан

Она обрадовалась встрече. Действительно обрадовалась, о чем говорила широкая и искренняя улыбка. И Рен сам невольно ее отзеркалил. Хотя, казалось, улыбаться шире уже некуда. Джо ему нравилась. Действительно нравилась. С ней было легко, спокойно и комфортно. И парень был бы рад, если бы они стали друзьями. В Чикаго… не то чтобы у Рена было много друзей, но общаться с людьми было проще. А вот в Нью-Йорке с друзьями напряг. Да даже не с друзьями, а просто со знакомыми. И Рену очень хотелось удержать ту тоненькую ниточку… взаимопонимания, что протянулась вчера вечером между ним и Джо. Дальше он пока что как-то не заглядывал.
На слова о том, что купальник девушка захватила, Рен вновь широко улыбнулся. На «спасибо» за футболку, только тихо рассмеялся. О какой благодарности вообще может идти речь, если по его вине девушка намочила свою одежду? Впрочем, озвучить мысли он не успел.
Пожалуй, Крис был его наказанием. Карой богов. Кармой. Или как там это все называется? Иногда Рену хотелось спросить высшие силы – за что? Но потом он вспоминал собственные прегрешения, сославшие его в этот город, и прикусывал язык. Было за что. За свою недолгую жизнь грешил он не мало. Так что Крис был еще самой нежной расплатой.
- Я? Обижу? Скорее это ты для нее угроза, Савазаки. И что ты мне сделаешь? – Рена Крис не боялся совершенно. И эти его угрозы вызывали лишь насмешливую улыбку. – Папочке пожалуешься? В суд подашь? Так один раз уже не прокатило.
Эту историю, с судом, не знал разве что только ленивый. История умалчивала о том, кем был брошен первый камень, но слухи и сплетни, касающиеся нового ученика, распространились по школе со скоростью света.
Рик

L'ete indien

Свежий воздух быстро остудил голову. Эмоции улеглись. Остался стыд. Девушка с содроганием вспоминала произошедшее полчаса назад. Появление в полуголом виде. Неуместная реакция на несуществующую химию между ней и монстром. Со стороны Бена ничего не было. Тишина. Он накормил завтраком. Налил кофе. Но его сбившееся дыхание? Выдумала. Она «видела» то, что хотела. Прикасался ли Арчер к ее ноге? Велика вероятность, что блондинка окончательно сбрендила и перестала отличать глюки больного воображения от реальной действительности. Она ненормальная! Чокнутая! Полоумная! Жалкая… какая же она жалкая! Чувствовала себя старухой, сгорбившейся под тяжестью пережитого. Предательство и насилие состарили душу. Телу тоже изрядно досталось. Потасканное, перепачканное, покрытое множеством шрамов… оно давно утратило былую привлекательность. Подвал, побои и болезни. Мария поседела в тридцать лет. Помнила отражение в зеркале. Без слез не взглянешь на обтянутые кожей кости и бледную кожу с оттенком синевы. За год ситуация только усугублялась. Поставив на себе крест, девушка почти не следила за внешним видом. Зачем слепой зеркало? Джайя пыталась спасти ситуацию. Все слишком хреново, раз подруга решила взять над ней шефство. Заставила комод баночки с кремами.  Устраивала салон на дому. Только тактичность и хорошее отношение не позволяли Джайя сказать прямо, что ее ровесница выглядит на полтинник с копейками… и это в лучшем случае. Бетанкур мало заботили морщины и мешки под глазами. Наоборот, она считала осунувшийся облик дополнительным оберегом от монстра. Зверь привередлив. Он не станет бросаться на протухший бесформенный кусок…
Мария

Это не должно было происходить, но он вновь чувствовал зарождающееся в груди тепло. Стоило прикоснуться к девушке и вся выдержка летела к чертям. Каждой клеткой своего тела Бен ощущал ее близость. Слышал прерывистое дыхание, стук ее сердца, чувствовал запах и понимал то, что она слишком много думает. Опять. Когда в ее голову заползали далекие от него мысли, на лбу выступали морщинки, а глаза становились слишком сосредоточенными и темными. Будто она закрывалась от него, чтобы он не коснулся самых сокровенных дум. Она думала о нем? Или нет? Не все в ее мире сосредоточено на нем. Рядом с девушкой он оставил только тьму и боль. Она мечтала вырваться из этого порочного круга. Стать свободной и вновь способной дышать без него.
Боль незаметно подкралась слишком близко, кутаясь в толстом ворохе ледяного ветра. Бенджамин почувствовал, как холод ползет вдоль позвоночника. Эта был иной холод, не созданный природой. Холод исходил от него самого, когда он пытался представить, какой может стать его жизни без Марии. Темная. Ледяная. Слишком одинокая. Он ухватил сильнее девушку за ладонь. Перебирая между пальцами каждый ее палец, пытался унять нахлынувший страх. Ему было необходимо чувствовать ее, чтобы не поддаться кошмару. Это место могло стать тем самым, куда Бен бежал от настоящего, от реальности. Затерявшись здесь на минуты и часы, боль притуплялась. Он возвращался в прошлое. Вырысовывая перед собой девичьий обнаженный образ. Как она склонялась к руяью, зачерпывая воду. Холодные капли стекали по лицу, скатываясь к шее и еще ниже к груди и торчащим соскам. Проклятье!
Наверное, это было глупо - вспоминать моменты их прошлого.
Бенджамин

Кит
посмотреть

Джиневра
посмотреть

Алесса
посмотреть

Вероника
посмотреть

Мэд
посмотреть

Вероника
посмотреть

Не все можно купить за деньги. А жаль. Тогда бы у человечества было бы гораздо меньше проблем, если бы у всего была своя цена. У судьбы есть свой прайс-лист, только мы его никогда не увидим в глаза и можем только догадываться, сколько будут стоять наши выходки и какая после за них придет расплата. Я давно усвоил, что если пустить все на самотек, то ничего хорошего из этого не выйдет. Судьба, как и любая женщина, да и любой мужчина, любит и благосклонна только к тем, кто умеет доказывать, что он чего-то стоит, а, поверь, кое-что в этой жизни умею и знаю. Нам только предстоит с тобой познакомиться, но я уже хочу рассказать тебе о себе. Я ничем не отличаюсь от других людей: также работаю и отдаю все силы своему делу, детищу, за которым я ношусь как маленький ребенок, переживая и волнуясь за то, чтобы мои галереи и дальше оставались на том уровне, на который я вывел их сам. Помощь? Я не приемлю помощи и не умею ее просить. Уж не знаю, кому стоит сказать спасибо за это, себе или судьбе, а может отцу, вопреки которому я отправился много лет в Австрию, и сам всего добился. А вообще, я считаю себя вполне удачливым человеком. Ты спросишь, с чего бы это вдруг? Ну например, удача помогла мне свернуть на правильном повороте и встретить тебя. Я чертовски устал за сегодняшний день, поэтому я ехал с мыслями, что я доберусь до дома, пропущу пару стаканов скотча и верну к себе прежние силы, но как назло я собирал каждый светофор, который встречался на моем пути. Оказалось, не на зло, а на удачу. Впрочем, об этом позднее. Я опять стою в пробке, облокотившись левой рукой о дверцу своего автомобиля, правой я нервно постукиваю по рулю в ожидании смены красного света. Да, я чертовски во всем нетерпелив и не люблю терять свое время зря. За свои тридцать пять лет жизни я понял еще одну важную вещь: времени слишком мало, чтобы тратить его на разную ерунду, например, пребывание в пробке. И когда ты поймешь это, уже после знакомства со мной, ты не сможешь не согласиться с этим.
читать продолжение: «.сердце рвется из пустоты»

Вот сейчас сижу, улыбаюсь, как действительно самый настоящий дурачок и понимаю, что безмерно горжусь тем, что именно я тот самый человек, для кого ты пишешь свои невероятные посты. И пусть я повторюсь уже в сотый раз, а может и в тысячный, за столько-то лет, что мы играем вместе, но я действительно каждый раз зачитываюсь тем, что ты пишешь. Каждый раз сижу, борюсь с различными эмоциями, которые разрывают меня после твоих постов и не понимаю того, как именно у тебя получается настолько проживать эмоционально кусочки жизни своих персонажей. Что бы мы с тобой не отыгрывали, у тебя всегда настолько все тонко, точно, что в какой-то момент, персонажи прекращают быть персонажами и становятся настоящими живыми людьми. В какой-то момент, ты действительно прекращаешь дышать, когда читаешь, боясь спугнуть, переживая, что от твоего лишнего звука, все моментально изменится и люди, за которыми я в эту секунду наблюдаю, закроются и больше уже не захотят делиться своим миром. Выталкивая меня из него. Наполняя меня горечью утраты. Может быть, именно от этого, я так тяжело расстаюсь со всеми историями, которые мы с тобой придумываем, буквально со слезами на глазах понимая, что у нас нет времени, нет возможностей писать за них дальше и это по-истине твоя вина, родной мой! Вина тебя, как человека, который с годами нашей игры стал писать в тысячу раз лучше, чем в тот день, когда мы с тобой только познакомились. Вина человека, который пленил меня своим талантом, заставляя тянуться за ним и совершенствоваться следом. И словами не передать того, как же я рад, что мы с тобой прекратили бояться своих идей, желаний, думая, что если сказать, то другой покрутит пальцем у виска и у нас с тобой в итоге появились Стефан с Клементом. У тебя невероятно сильный Стефан и я как ребенок готов хлопать в ладоши от того, что он именно мой. Что именно для меня ты раскрываешься и с этой стороны, пусть очень много лет мы с тобой и играли совершенно другие сюжеты. И я хочу пожелать тебе, мой хороший, чтобы ты и дальше получал удовольствие от игры. Ждал постов от меня так же, как их жду я, ходя и переживая, когда их нет долго, а я очень переживаю, как и бегу после читать их, наплевав на время суток, пространства, где я нахожусь и в момент чтения, переносясь совершенно в другой мир. И хочу пожелать тебе, чтобы никогда ты не сомневался, что наша с тобой игра – это все, что действительно меня еще будоражить в мире ролевых и что здесь держит. Ты шикарный – помни это. Самый лучший и с каждым написанным постом, ты становишься еще лучше, оттачивая свои умения до того уровня мастерства, до которого мне самому будет уже скоро не добраться. И поверь, не я один это вижу и знаю. Люблю тебя и каждый из твоих постов, и вот уж точно никогда не устану тебе это повторять.    
(с) Клемент

Нил

Энджел

Рокки

Адам

Мэд

Джейд

Казалось, я влюбился в эту девушку с первого взгляда.
Нисса Кадди собрала в себе все самые лучшие черты ирландцев и шотландцев. О, в этом вопросе я был дотошен, с интересом изучая и тех и других, их особенности и нравы, я бы даже изучил ее родителей, познакомился с ними поближе, и… Короче говоря, мое тихое помешательство контролировалось лишь потому, что я знал, что я неудачник.
Семья Фрай представляла с собой крепкую ячейку общества, но далеко не идеальную. Родители славились своим мягким характером, скромностью, надежностью. Иногда я думал, что у них нет ни одного отрицательного качества, пока не понял, что они и не нужны, когда стеснительность была оружием куда более убийственным, чем открытая агрессия. Я вырос ребенком мягким, слабым, практически беззащитным, в тоже время чутким и внимательным к людям, что еще верил, что в человеке, в любом, можно найти что-то хорошее. Будь то соседский мальчишка, что вечно задирал меня и толкал в лужи или с дерева, одноклассник, таскающий мои тетрадки, списывающий и незаслуженно разделяющий со мной отличные оценки – а что мне было делать против угрозы физического насилия? Старший Фрай категорически был против драк, сдачи и жестокости, говоря, что в этом мире и так слишком много насилия, что нужно быть гораздо выше этого и заботиться о чувстве собственного достоинства. 
«Не сравнивай то, что у тебя внутри, с тем, что у других снаружи.» Дэвид

Как он допустил такое в своей жизни? Когда он упустил этот момент, что он мог уйти от жены. Это было так необычно и ново для него, но впервые он стал дышать полной грудью, и единственным желаем было видеть ее. Он знал, что заберет сына с собой, но ему нужно было проконсультироваться с адвокатом, он не хотел быть тем, кто отнимает детей от матери, но что-то подсказывало ему, что она не заметит, если ребенка не будет рядом, а пока, пока он ехал туда, где хотел оказаться. Они с утра пришли к тому, чем заканчивалась каждая их встреча, разошлись каждый по своей жизни, оставляя постель номера отеля остывать.  Но чувства тлели, где-то внутри, не смотря на отрицания. Интересно как долго они смогли бы жить в таком ритме, пока не сгорели бы в пылу своих чувств.
     Во всей этой ситуации, он переживал только из-за сына. Мужчина не хотел оставлять его, но жить так было нельзя. В любом случае, при любом раскладе, была обиженная сторона, будь то Оливия, или его жена или их сын. Противное чувство вины, поднимало голову, но Раймонд запихнул его куда подальше. Лучше сейчас, когда еще есть силы что-то решать, а не плыть по течению. Когда любовь уходит у одной пары и приходит к другой всегда остается один несчастный. Правда он понимал, что у них давно нет любви, секс с женой был как обязанность, работа. Красивая, но бездушная. Можно было с таким же успехом ебать надувную куклу.
«Пора расставить все на свои места» Дилан

Оуэн был по натуре таким человеком, которого вдохновляло движение в любом его виде; путешествия, прогулки, новые начинания – все это придавало ему сил, пробуждало желание жить и расти вместе со стремительно меняющимся миром. Будучи мальчишкой, он то и дело получал тумаки за свою неусидчивость; родители всерьез задумывались порой о том, чтобы определить его в закрытую школу для мальчиков или пансионат, чтобы его научили манерам, без которых не стать успешным человеком, но к старшей школе юноша научился ловко балансировать на грани между безалаберностью и ответственностью. Его природная изворотливость, хорошо подвешенный язык и компанейских склад характера сделали свое дело – его обожали если не все, то большая часть преподавательского состава, и, соответственно, закрывали глаза почти на все провинности, стоило Ньюману улыбнуться и вовремя вставить пару нужных фраз.
Он действительно легко умел находить общий язык даже с самыми сложными людьми. Но, увы, его таланта не хватало для того, чтобы поддерживать нормальные отношения с матерью – возможно именно недостаток ее тепла Оуэн компенсировал огромным количеством человек, с которыми он одновременно поддерживал связь; в школе это было очень легко делать, в университете – чуть сложнее, но к тому времени у него в жизни уже появился один, самый важный и самый главный друг.

«Do you believe in soulmates?» Исабель

За последние месяцы их семейная жизнь превратилась в иллюстрацию к теории хаоса: вместо взмаха крыльев бабочки – невысказанные слова, телефонные звонки, оставленные без ответов, чужие голоса, звучавшие двусмысленным фоном во время редких разговоров, скандальные заголовки в прессе, расшатанные нервы и практически утраченное доверие; вместо урагана на другом конце земного шара - буря в стакане, наполненном виски или красным вином, которая разливалась в их реальности лавиной или цунами, накрывая квинтэссенцией из громких ссор, молчаливых обид, ревности, злости, оглушительных истерик, неоправданных надежд и неосуществимых желаний: Маргарет хотелось, чтобы Дамиан был рядом, но ему необходимо её понимание, почему он далеко.
Они находились на той грани, когда одно неловкое движение могло повести за собой непоправимые последствия. Их штормило из стороны в сторону, кидало от берега к берегу – из крайности в крайность, будто испытывая на прочность и на способность удерживать равновесие, балансируя над пропастью, а возможно подталкивая к неизбежному. Иногда Маргарет казалось, что её нога соскальзывала с парапета, и она стремительно неслась в бездну, чувствуя, как ледяные порывы ветра обжигали кожу, без шанса спастись – ведь нельзя ухватиться ладонью за острые выступы из воспоминаний, которые царапали кожу, нанося смертельные раны. 
«all that I have is this old dream» Маргарет

«Что ты знаешь о любви, моя бедовая?» - думает Лис, прокручивая слова Элис в голове, медленно-медленно и топко, погружаясь в море ошибок по самую макову. Впрочем, знает ли он сам об этом хоть что-нибудь? Ходя вокруг да около, касаясь друг друга только кончиками пальцев, они так далеки, что не докричаться, не дозваться. Она бы не вытащил меч из его груди, потому что искренность тут только в улыбке и умном взгляде, который выдаёт в Элис натуру куда более глубокую, чем она хочет показать. Элиас пожимает плечами, потому что любовь, о которой она говорит, любовь к божеству. Земное, гнусное, терпкое, порой обидное, порой нечестное – вот, что бывает чаще всего. Если бы люди были идеальны и пусты, бесполы и сосредоточены на внутреннем, то они бы и любили друг друга так сладко, так по-настоящему.
Лис любил Элис не так. Он любил её так, как мужчина любит женщину, не обожествляя, но желая больше, чем что-либо другое в мире. И вряд ли бы Элис это оценила, потому что он был человеком, существом из плоти и крови, и совершал больше ошибок, чем готов был признать.
- Может быть, – уклончиво отвечает он, немногословный и выгоревший, хотя должен бы быть полон счастьем и теплом.
Но он помнит, что привело их сюда, во влажный рассвет в непонятном городе, чьи легенды таят в себе боль и страх, и одиночество…
«Я ненавижу, когда меня кто-то лечит.» Элиас

У каждого должен иметься план на весь остаток жизни - это нечто такое, что идёт по умолчанию. По крайней мере, Рицио слышал об этом, хотя, при ближайшем знакомстве практически с любым человеком обнаруживалось, что это не совсем соответствует действительности. Но большинство людей, не имеющих в запасе безграничного количества средств и времени, вынужденные сами обеспечивать себя, свои нужды и потребности близких, если таковые достались им по праву рождения или были приобретены в процессе, держат в голове хотя бы приблизительный набросок своего будущего на несколько лет вперёд.
"Что я буду делать когда" - стандартна преамбула для ввода всякой новой переменной, в конце длинной череды условностей обязательно должен гореть радостный и яркий маячок надежды, веры в лучшее будущее. Никто не говорит себе: через двадцать лет я буду всё так же гнить на мало оплачиваемой должности в месте, которое ненавижу, заниматься вещами, которые убивают мою душу только ради того, чтобы поддержать своё увядающее усталое тело, равнодушный ко всему и ни о чём больше не мечтающий. Никто не верит в возможность плохого исхода. Наверное, таким образом человеческая психика защищает себя от окончательного разрушения ещё на старте.

«Ненависть с первого взгляда» Энджел

This is the start of how it ever ends.

Лучшая игра недели

Микаэла жила в совершенно особом мире, который мало имел общего с суровой жизненной реальностью - что греха таить, я сам этому всячески способствовал, потому что показывать ей декорации счастливого настоящего и профессионально улыбающихся людей с рекламной обложки было гораздо безопаснее для нервов (моих, кстати, в первую очередь, ну и не будем забывать об окружающих). У Микаэлы, к сожалению, над лбу нет этикетки, что она требует особого подхода и надлежащего ухода, поэтому люди зачастую не знают, куда лезут - она с огромной вероятностью устроит вам деликатную стирку головного мозга, для неподготовленного человека - смерть самооценке. Поэтому с окружающими людьми (читай, челядью, коей, мне кажется, я сам иногда являюсь в ее глазах) в основном общаюсь я. Она жила в этом мире - и слава Богу, потому что, скажу я вам честно, жила она там самозабвенно и никаких столкновений с реальностью не выдерживала.
Вот теперь эта женщина готова бегать по потолку, потому что в ее розовом мире паучки не выглядывают шестью глазками из-под старой коробки с дисками на чердаке, и меня радует только один факт - туалетов в доме два, так что мне не грозит умереть от разрыва мочевого пузыря, даже если она решит пережить в туалете атомную войну (и обвинить в ней того самого несчастного паучка. По-мужски я ему, конечно, сочувствую). Я, конечно, для виду потряс дверную ручку, а затем отошел на безопасное расстояние к стеночке, вожделенно оттопырив ухо - поверьте, она вам сейчас выдаст таааакую тираду... у меня была как-то идея записать все ее перлы на диктофон, смиксовать и подарить на день рождения, а еще лучше - написать песню, целиком и полностью состоящую из ее цитат, но так и руки не дошли. К сожалению, она не любит музыку, не понимает моего желания затащить в квартиру рояль, а на моей гитаре играет также, как на гуслях - правда, по моим налившимся кровью глазам понимает, что сделала что-то не то, и ретируется опять же в тот самый туалет.
Леонард

Взаимопонимание – непозволительная роскошь в наше время. Например, я до определенного момента считала, что держащиеся за руки счастливые парочки, понимающие друг друга с полуслова и вот-вот начинающие читать мысли бывают только в полнометражных голливудских фильмах с неизменным хэппи эндом и оптимистичной музыкой во время титров, как бы убеждающей зрителей, что у героев действительно все будет супер гуд. Впрочем, «до определенного момента» было ключевой фразой. И сейчас бы самое время пошутить на тему Газпрома и сбывшихся мечт, но более правильным будет выражение «сбылась мечта идиота». Потому что как оказалось, знающий тебя как свои пять пальцев парень – вещь не столько бесполезная, сколько критически опасная. Дело даже не в том, что малейшее поползновение налево будет пресекаться еще до сформировавшейся в голове мысли – в отличие от моего полигамного друга Уоррена, девочка Краузе не изменяет, и это принципиально. Так же и не в том, что соврать получается крайне редко (читай: никогда), под пристальным взглядом с критическим прищуром еле сдерживая вот-вот готовую выступить красноту щек. И не в том, что по части где пощекотать (и не только пощекотать) Гейбл даст фору любому, профессионально изучающему человеческое тело. Просто даже когда я решаю встать в позу, запереться в туалете и обиженно взирать в душу Гейбла через закрытую дверь, ему нужно всего пять минут, чтобы вытурить меня с насиженного местечка. Я даже новостную ленту фейсбука не дочитала – ни стыда, ни совести, ей-богу!
- Не смей! Не смей, засранец, кому говорю. Мой багаж – это святое! Пиздюк, -  последнее сквозь зубы, - А тебе только дай повод, чтобы запустить свои загребущие ручонки в мое белье, а вот фигушки тебе! Одену бабушкины панталоны, будешь знать, как меня шантажировать, – на повороте несильно (по его персональным ощущениям, по моему же рассчету он должен был отлететь к стене) толкаю его бедрышком и убегаю вперед, не забыв по пути обернуться и показать ему язык.
Микаэла

и воздух под ним становится камнем у распахнутых настежь

Всё происходит вокруг тебя: кособокие скульптуры, покосившиеся балки, сломанные собаки - ползут под потолком, искривляют пространство. У бесстыжих кукол неуклюжие лица, у полиэтиленовых трупов - вереницы проводов. На вымаранных краской стенах танцует на пяльцах заколдованное безумие. Абсурд кульминации растекается воском в чернушный ужастик, спотыкается о плюшевого единорога и в бессмертном ужасе забивается под входные билеты в no loyalty.
Замужество - плащ венценосных - тянет златом ко дну в зимнюю стужу, не скинешь, как кольцо в колодец.
Оборачиваться в шерстяную шаль бегом в босоногие вечера, в стылую кухню, ленточку на девичьем запястье - у Джейн нет нераскрытых карт, не расстрелянных слов, только ворох подначек, зубочистки чужих костров.
- Тебе пригодится в полете подушка.
- А тебе в кабинете нет?
- Нет.
- Да, да. Заканчивай спорить.
- Херня бесполезная.
- Вот он, вылез на свет искусствовед, а не шваль ирландская.
- Катись давай в свои пески Сахары, злыдня.
- Ты возьмешь эту херню бесполезную или будешь страдать до конца своих дней, зуб даю!
- Развела, как маленькую.
С предысторий рассыпается малахитовая крошка. Никто не ходит по соломенным дорожкам, чтобы успеть проснуться. Вырой ямку, опусти нитку с иголкой - и услышишь, как катится на заре пустое ведро.
Так стояли в аэропорту
в сахарной вате
по локоть.
Чарли

Как быть пожизненным заключённым в промозглой камере два на два квадратных, барельефных серым монолитом, метра, слыша украдкой шум полосатого армированной решёткой окна морского прибоя о грунт песочных скал, но никогда не коснуться пенистых пузырьками волн шершавой холостяцкими порезами уценённого ножа ладонью. Как почуять последний выдох увядшей из-за хладного климата розовой ватной орхидеи у холма зарослей колкого терновника, прежде чем её, - цветовым отблеском последнего мига, - бутон сокрушенно опадёт вниз коленей осенней листвы. Как вынырнуть из раскалённой до предельного бела вулканической магмы тропиков, собирая вместо обожжённых жаром конечностей в золу культей мифические алмазы, рубящие поверхность кожи в средневековые стигматы.
Если мы живём ещё, то скорее всего меж пластов ушедших в долины свершений и не нахлынувших библейским потопом радиоактивных осадков.
Он чересчур неестественно потеет духотой в человечий толпе. Множество лиц шастают обрывками скомканных личных писем без восковой печати мимо воткнутых вдоль зрачков; домохозяйки, сжимающие толстыми пальчиками ручки зернистых мишурой пакетов; молодые пары, ловящие последнюю канитель небесных снежинок сосочками бордовых от дешёвых леденцов языков. Звук празднества, иногда, перемешивается с суетой монотонного белого шума центральной улицы и тогда, будто по велению бесхребетного кислого древностью джина, его барабанные перепонки застилает тупость разумного молчания мыслей.
Кайя

The Sound of Silence

Вор, так или иначе, готов к любому повороту сюжета. Конечно, полагаясь на свои навыки, он так же чутко ловит тот момент, когда смог достичь цели, а когда не смог. Черта, с которой не научилась справляться Эрин. Пойми она тогда, что пытаться украсть Камень во время ритуала – гиблое дело, то ничего бы не было. Ни чумы, ни голубых маков, ни моих приходов. Отмычка ломается в замке, но не из-за голоса, что раздается за моим плечом. А из-за воспоминаний. Какая ирония. А желаемое было так близко, но кто сказал, что я его не заполучу? Не сейчас, так немного погодя. Только разберусь с тем, кто решил влезть в мое личное пространство. Двойные стандарты, да.
Тени все еще на моей стороне, поэтому моя фигура оказывается рядом со столом капитана, одним движением. Я всегда говорю, что не люблю магию, но продолжаю сам ее использовать. Как эгоистично с моей стороны, но когда что-то упрощает тебе жизнь, ты не можешь от этого отказаться. К хорошему быстро привыкаешь, а учитывая мой образ жизни, то эти слова только подтверждались, а не опровергались.
— Извини, но учеников не беру. Как показала практика – учитель из меня дерьмовый. Ученики мрут даже быстрее, чем распространялась чума. Печаль да и только.
Оставалось вопросом, как я не заметил постороннего в каюте, но что сделано, то сделано. Теперь же оставалось только рассматривать незнакомца, определяя насколько все плохо. Окно каюты, через которое можно было бежать – оставалось за чужой спиной, а за моей была дверь и команда корабля. Как ни крути один человек, отделяющий меня от свободы, казался наиболее простым путем.
— А ты не похож на местного капитана. Если только за неделю не успел сбросить несколько десятков килограммов и не обменялся глазами с мертвецом.
Аллан

— Какая жалость… — Не скрываю истинное сожаление в голосе, даже не знаю, что расстраивает больше: то, что мне отказываются давать уроки или то, что часть отмычки остается в замке сейфа. А, возможно и то и другое.  А между тем – этот шустрый персонаж весьма умело завладевает моим вниманием и, пока, столь же восхитительно удивляющий своими способностями, оказался у стола, буквально в одно мгновение. Разговорчивый. Можно сказать – располагающий к себе мужчина с занятной гетерохромией, насколько можно рассмотреть в свете свечи, жаль, что не видно лица полностью, кажется, его украшает заметный шрам. А вот рассмотреть мое лицо ему ничто не мешает, я не ношу ни шарфов, ни масок, разве что основная часть волос все же спрятана под плащом. – О, ты отметил «такие тонкости»? Как приятно… 
Даже не вериться, что хоть один представитель населения этого мира не стал, с непривычки, шарахаться по сторонам.
— С мертвецом? – Этот человек заставляет меня удивленно изогнуть бровь и рассмеяться, — Что-то новенькое в мой адрес. Знаешь, ты мне нравишься, давно не встречал разговорчивых собеседников. Удовлетворю твое любопытство, частично, я прибыл издалека... Очень издалека. Но какое это имеет значение, ведь важнее то, что происходит здесь и сейчас, верно? Я знаю, что многие из вас живут именно по этому принципу.
Может, не стоит ловить его вот так вот сразу? Любопытная цель и охота за ним должна быть весьма интересной, строго говоря, он и не успел при мне еще ничего украсть, да и я не то чтобы заступил на свою должность. Его, как и меня, скрывал плащ, но не думаю, что вор настолько глуп, чтобы начать прорыв к окну с боем. Воры редко бывают агрессивными. Разве что, когда чувствуют, что совсем в капкан попали, и иного выхода нет.
Дитрих

L'ete indien

Он не хотел возвращаться. Даже если это был конец для них, Бен хотел остаться в этом мгновении. Сохранить в памяти о «них» что-то хорошее. Просто остаться посреди многолетних деревьев и нашептывающих о прошлом ветрах. Запомнить родной образ и как трепетали его пальцы, прикасаясь к девичьей щеке. Вспомнит это, когда будет совсем туго... Когда тьма затянет в такую глубину, откуда ему уже будет не сбежать. Бен пытался искать для себя отговорки. Пытался убедить себя и Марию, что он сможет быть без нее. Он сильный. Они расставались уже не раз. Он сам гнал ее. Без него ей будет лучше. Она тоже считала, что без нее ему будет лучше. Он уже начал заводить... знакомых и друзей, был ближе к социуму был... почти человеком. Но где же они - эти люди - были сейчас? Их не было и Бен не нуждался в них. Даже не вспоминал. Не хотел, да и зачем. Они были просто прохожие в его жизни. Появлялись и также быстро исчезали. Только Мария всегда оставалась с ним. Была его якорем. Принимала его таким, каким он был. Мирилась с сущностью монстра внутри него и... когда-то тоже любила. Теперь и она захотела уйти. Уйти не для того, чтобы после вернуться. Уйти навсегда. Кого он обманывает? Он не сможет жить без нее. Этого никогда не случится. Вся его жизнь вертелась около нее. Бен не помнил себя там, где не было его Марии. Он всего лишь существовал до момента, когда увидит девушку вновь. Когда услышит родной голос и ее заливистый настоящий смех. Когда улыбка расцветет на ее устах, а глаза вновь заблестят вспышками ярких искорок. Но рядом с ним Мария совсем перестала улыбаться. Он как зло, которое высасывает все счастье и радость. Остается только печаль и уныние. Тьма и боль. Рядом с ним она никогда не обретает своего счастья.
Бенджамин

Эмоции вертелись стекляшками в многоцветном калейдоскопе. Складывались в непонятные узоры. Менялись слишком быстро, проносясь по сердцу вихрем. Мария ощущала себя пассажиром поезда, который потерял управление и летел на встречу неизвестности. За истекшие шестьдесят минут они вскарабкались на гору, почти поссорились, покалечились и уселись посреди лесной чащи. Мирно беседовали, будто ничего до этого не происходило. Пикник на обломках погибшей любви – верх нелогичности и безрассудства. Потом ирландка опять будет страдать из-за того, что подставилась под удар. Потом… как не крути все равно продеться спускать к озеру. Возвращаться к проблемам и думать о разлуке. Проблемы висели камнем на шее. Тянули ближе к сырой земле. Чем выше над уровнем моря – тем легче дышалось. Она почти чувствовала себя живой и нормальной. Хотела отключиться. Притвориться, что они могут остаться в «особенном месте» навсегда. Вслушивалась в шелест пожелтевшей листвы и умиротворяющее журчание ручья. Ри подставляла лицо полуденным лучам солнца. Совсем не чувствовала холода благодаря пледу и мягкому мху. Щиколотка нестерпимо пульсировала. Ботинок стягивал распухающую ногу и это портило момент. Мария нащупала рядом плоский камень, вполне подходящий для импровизированного стола. Убедившись, что поверхность достаточно ровная, ирландка поставила на нее бокал и стала возиться со шнурками. Морщась и бурча неразборчивые ругательства себе под нос, она сняла ботинок. Сцепила зубы и вытянула ногу.
- Намного лучше… - приступ острой боли сменился на привычную тянущую… Мария обратно привалилась к поваленному дереву. Задела плечом Арчера. Мужчина придвинулся ближе или ей показалось?
Мария

Нельзя подать в суд за то, что тебя наняли на работу

Герр доктор Штернберг имел в наличии просторную квартиру на последнем этаже высотки в тихом районе не самого спокойного города. Это здание изначально планировалось на заселение людей с внушительными кошельками, которые способны были расплатиться за комфорт и безопасность своего отдыха, и к тому же не хотели лишний раз светиться в официальных реестрах. Цена вопроса Михаэля никогда не интересовала - все свои заработки он предпочитал вкладывать исключительно в свое дело, а собственный покой очень даже входил в эту категорию, как и многие другие эфемерные факторы, накладывающие отпечаток на невредимость его нервной системы, в последнее время и без того дававшую периодические сбои. Жизнь в вечном страхе, дополнительно подстегивающим на работу, была для биолога одним мучительным ночным кошмаром, духота которого сдавливала горло и не давала свободно дышать. Вероятно, большую часть своих опасений мужчина сам себе надумал - во всяком случае, именно так считал его лечащий врач, исправно выписывающий австрийцу успокоительные, которые тот предпочитал использовать в исключительных случаях. Например, таких как этот. Как только Штернберг оказался за рулем своего бронеровера и посчитал непроницаемую тьму стекол достаточной для того, чтобы стащить с носа очки, он тяжко выдохнул, закрывая лицо ладонью и собираясь с мыслями. Спешно проглоченная таблетка в кратчайшие сроки обещалась привести его в чувство, но до этих мгновений еще требовалось пережить нервическую дрожь в руках, угомонить полетевшее в разнос сердце и просто напомнить самому себе, что все это ради единой цели. Она уже не была настолько за горами, как в самом начале его изысканий, хотя и до должного результата было еще чертовски далеко, и все же...
Михаэль

Вторая встреча с герром Штернбергом, или, если быть точнее, второй рабочий день в его обществе, начался куда более продуктивно, нежели первый. Сказывалось то, что Мадлен уже не была скована рамками «первого» рабочего дня на новом месте, когда неизвестность следующего шага или движения ощущалась настолько остро, что пару раз она даже успела ошпариться о горячий нрав коллеги. Второй же день уже начинал подходить к неукоснимым стандартам ежедневной рутины, начиная с раннего подъема, утренней пробежки, легкого завтрака и бодрящего душа и заканчивая заступлением на службу, без отвлекающих факторов, таких как оформление себя любимой в бюрократическом лабиринте любой крупной корпорации, неизвестности грядущих событий и легкого оттенка незавершенности, который никак не давал покоя, пока засидевшуюся допоздна немку не сморил беспокойный сон. В будущем женщина планировала к собственному утреннему расписанию добавить еще короткий заплыв и разминку на теплом песке побережья, когда адаптируется к местному климату и начнет пользоваться доступными для нее благами природы, возможно даже через пару дней, прогнав от себя остатки утомившей ее по приезду простуды. Возможно, именно она и была причиной этой тревоги и беспокойства, которые не давали нормально заснуть, возможно, акклиматизация и нехватка витаминов, возможно, все сразу и стресс после переезда. Но от всех этих недугов, которые для нее не были в новинку, существовало единственное лекарство, гарантирующее стопроцентный результат выздоровления, и имя ему было «работа». Принимать ежедневно, ударными дозами, запивать небольшим количеством воды. Побочный эффект: утренняя сонливость и желание поваляться в кровати подольше. Так же возможно возникновение навязчивой идеи: убить шумных соседей.
Мадделин

Вероника
посмотреть

Джиневра
посмотреть

Дамиан
посмотреть

Син
посмотреть

Алесса
посмотреть

Вероника
посмотреть

Хо-хо-хо! Дорогие манхэттоновцы!
Вот прошел и еще один год на нашем самом лучшем на свете острове. Этот год был полон как радостных, так и не очень событий, что совершенно не мешает нам встречать новый 2018 с полными надежды сердцами! Год петуха для многих из нас вел себя как истинный петух, что было неоднократно показано и доказано мыслями. И если верить, в то, что символ года влияет на год, то следующий должен быть очень хорошим мальчиком, добрым, ласковым и преданным.
В конце года принято вспоминать чем же нам запомнился этот год. И я предлагаю всем нам дружно это сделать. Для меня этот год запомнился дружными встречами с Манховцами, как в Москве, так и в других городах. Многие из нас ездили друг к другу в гости и проводили время в самых теплых почти семейных кругах. Я хочу сказать спасибо всем тем, с кем мне удалось встретиться в прошедшем году. Ребят, вы космос! А с теми, кого не получилось увидеть или еще не добрался, бойтесь, Кит к вам едет. Этот год запомнился большими переменами. Всего и не упомнить, что у нас было в этом году. К нам приходили новые люди, кто-то оставался, а кто-то нет. От нас уходили в реальную жизнь ставшие давно родными люди, мы всегда будем ждать их обратно и помнить все только хорошее. Прошлый год не смотря на все то, что происходило за пределами острова, стал именно благодаря всем вам, дорогие мои, одним из лучших годов в моей жизни.
В новом 2018 году я желаю всем побольше терпения, спокойствия, поменьше проблем и неурядиц, а главное вдохновения и больше свободного времени на всеми нами любимое хобби.
С новым 2018 годом, дорогие форумчане, любимая семья!
Хо-хо-хо! Ваш Санта!

Р-р-родные мои! Дорогие мои! Самые-самые лучшие! Вот и настал тот прекрасный миг, когда мы собираемся в этой теме поздравлений чуть раньше, чем соберемся за праздничным столом с родными и близкими нам людьми. Все мы здесь онлайн лишь затем, чтобы прочесть пожелания к новому году и пожелать что-то тем, кто этого достоин. Я считаю, что поздравлений достойным все собравшиеся и те, кто немного опаздывает к началу нашего небольшого междусобойчика с торжественной речью семейства Клаусов.
Новый 2018 год уже на пороге. И все мы немного притомились в ожидании новогоднего чуда. Вот-вот куранты с экранов наших телевизоров пробьют полночь, после великолепной и полной магии речи нашего президента, и великолепная новая ночь вступит в свои права, чтобы принести в ваш дом новое счастье, новые надежды и новые, еще неведомые вам планы и достижения. От себя хочу вам, мои хор-р-рошие пожелать самого невероятного, самого незабываемого праздника. Пожелать, чтобы ваша жизнь наполнилась в этом новом году новым смыслом и принесла бы в ваш дом тепло, уют, благополучие и благосостояние. Чтобы ваши близкие, родные вам люди не оставляли бы вас своим вниманием, заботой и любовью, а ваши друзья всегда находили бы время для встреч и теплых дружеских бесед. Безусловно я затрону и то, что имеет для нас большое значение – остров, каким его создали мы вместе. Желаю вам в следующем году новых идей, новых соигроков, побед в номинациях и чаще мелькать на почетном месте в шапке форума. Я надеюсь, что новый год принесет нам много приятного и неожиданного, что наша дружная форумная семья станет еще на пару человек больше и веселее, что все, кто так дорог и любим нашим сердцам останется с нами.
С праздником! С Новым годом!

Ваша Миссис Клаус!

Все выглядело так, будто бы они оказались на месте актеров, которые снимаются в реалити-шоу или каком-то фильме с элементами не то детектива, не то триллера. Алесса едва сдерживала волнение и тревогу, что разливались мелкой дрожью по кончикам ее пальцев - не было никаких причин бояться, но стоило им с Алистером покинуть машину и приблизиться к деревянному дому, как ноги женщины стали ватными и непослушными.
«Ты говоришь, что это – наш новый горизонт, но вспомни, сколько раз мы ошибались, находя за незнакомой нам дверью одну лишь беду?.. Мне очень сложно – я пытаюсь начать жить по-другому, пытаюсь избавиться от привычки постоянно оглядываться, прислушиваться ко всем окружающим меня звукам, разговаривать по телефону, не боясь, что он кем-то прослушивается… Я клянусь тебе, пытаюсь! Но не так быстро, не сразу. Прошу у тебя еще немного терпения…Совсем немного», - поймав не единожды напряженный взгляд мужчины, Алесса вспомнила о том, что едва ли имеет хоть какое-то право чего-то у Алистера просить; вина колючим змеем поселилась внутри ее грудной клетки и душит каждую ночь, когда Монтгомери просыпается глубоко за полночь от известного наизусть кошмара – в нем гибнут все и всё, что женщине дорого. Возможно, при любых других обстоятельствах, она не придала бы этому такого большого значения, но после событий минувшего года, Алесса не может не думать ни о чем другом, кроме как о том, что где-то в будущем ее ждет наказание за все содеянное. За всю ложь, что сорвалась с ее бесстыжего языка. За все решения, принятые по велению не разума, не сердца – только похоти и корысти. Так странно – они с Голдом оба упивались этими грехами до перенасыщения, это был их естественный наркотик, вызвавший настолько сильную зависимость, что попытка разорвать пагубное влечение едва ли не стоило Монтгомери жизни, в то время как Алистер…ничего не потерял, напротив – приобрел то, к чему шел долгие, долгие годы. Алесса была талисманом Голда, его силой и слабостью, его ошибкой и, возможно, спасением. Ведь если присмотреться – время на восстановление нужно было им обоим.
читать продолжение: «Простите нам наше счастье»

Ну, здравствуй, мое рождественское утро, самый большой и приятный подарок под елкой в это далеко не снежное Рождество! Сквозь обиды и слезы, сквозь знакомое «закрой за мной дверь, я ухожу», мы снова здесь у нашего камина, пропускаем по стаканчику крепкого, держимся за руки и с восторгом обсуждаем твою очередную победу. Удивлен ли я? Нет. Кто если не ты ворвешься с новым хитом на первые строчки моего хит-парада? Столько сказано, столько сделано, снова и снова берутся новые высоты, а мы с тобой, как и прежде в неторопливом вальсе ведем свой сюжет, по крайне мере то, что от него осталось. Понятия не имею сколько еще раз мне будет позволено восхвалять этот твой прекрасный в своей трагичности образ и вернешься ли ты ко мне с новыми идеями и поворотами, но сегодня мы не будем говорить о грустном, мы поговорим о том, как я люблю тебя и твое творчество. Не забрасывай то, что умеешь лучше всего. Найди в себе силы и желание написать о нас книгу, быть может когда-нибудь я скуплю десяток – другой, поставлю одну на полку и буду говорить внукам о том, что прототип вон того злого и коварного сердцееда – дело моих рук, моя молодость и мое вдохновение.
Пожалуйста улыбнись и не вздумай тосковать по тем минувшим минутам и моментам, которые остались позади. Нам не зачем возвращаться к ним, они были хороши, но это прошлое, а мы живем как минимум настоящим. Хочу пожелать тебе в этом новом году прекрасных партнеров и множества головокружительных идей, сюжетов, которые ты с таким же рвением, как когда-то для меня, сядешь писать, и они будут тем важным и значимым глотком кислорода, каким была когда-то наша история. Где бы ты не была, кем бы не вдохновлялась и каким бы персом не жила, помни, что я люблю тебя, тебя, человека за кадром, человека способного подарить великое множество безупречных и волнительных моментов. Люблю. И поздравляю. Улыбнись. И не плачь!)   
(с) Алистер

Бен

Майкл

Нина

Мария

Бенджамин

Эдриан

Женщина смотрит в зеркало, с удовольствием отмечая привлекательность собственного тела. Быть может хозяйка галереи и не разделит её мнения, но этот вечер уже был больше, чем свидание, а потому, если придётся, она стерпит безразличие Сил и проведёт время так, как подобает молодой полной жизненной энергии женщине. По крайней мере, постарается так сделать.
Дерзкий побег происходит полчаса спустя, когда у дома с раскинувшей свои ветви ивой останавливается вызванное такси. Конечно, Уиллоу предупредила Алана и Энн о своём намерении посетить выставку на Манхэттене, чтобы её малютка не осталась без присмотра, однако уходит она тихо, стараясь не попасться на глаза родных, в которых так боится увидеть осуждение. Зачем портить вечер их неодобрительными взглядами? Ей сполна хватает внутренних терзаний, которых, однако, оказалось недостаточно, чтобы её остановить.
И всё-таки уйти незаметно не удалось. Садясь в такси, девушка почувствовала чужие взгляды, но развернувшись увидела лишь колышущиеся шторы, потревоженные любопытством кого-то из домашних.
Плевать.
Мог ли хоть кто-то поколебать её решимость в этот вечер? И не имея рядом никого, кто попытался бы отговорить её, она сама с собой вступает в поединок.
«Ἀφροδίτη» Уиллоу

От многообразия лавок разбегались глаза и путались ноги. Хотелось посмотреть и на привезенных к празднику лошадей, тем более мистер Уэйд уже успел пригласить приятельницу под полог своего шатра ради приготовленного для нее сюрприза. Лавка с красивыми шляпками манила взгляд любившей новые наряды женщины, вот только пробиться к ней через плотную тень притертых друг к другу задниц то и дело восклицавших о дороговизне товара, не представлялось возможным. Оружейная палатка тоже была плотно обступлена со всех сторон, вот только противоположным контингентом, хотя возгласы были на удивление синхронны с более слабой половиной человечества и не всякий порой мог отличить, откуда на этот раз доносится праведное возмущение, будто пришедшие зеваки были не знакомы с первейшим законом современного рынка: «В честь праздника следует задирать цены втридорога, все равно раскупят».
Походив по рыночной площади Кэти понаблюдала за тем, как возводят яркую карусель и развешивают разноцветные флажки, протягивая их шатром от центрального столба, на который любой желающий мог попытаться забраться, к краям торговой площади, то и дело, теряя конец строптивой веревки, убегающей под внезапными порывами ветра и пыли. Сумела примоститься к краю одной из лавок с украшениями, повертев в руках нарядную брошь, что продавалась по цене золотой, но на деле, под наметанным взглядом женщины, оказалась не более чем красивой безделушкой со стеклом вместо камней, отчего интерес к ней, да и всей лавке в целом, быстро пропал.
«Keep your hand on your gun» Медея

С гибелью родителей Джордан закрылась. Она закрылась от окружающих, закрылась даже от себя, заперев сердце на замок и выбросив ключи в жерло вулкана. Если пофантазировать, то на этом месте можно представить себе прекрасный и зловещий Ородруин и почётную миссию, возложенную на двух маленьких существ. Джордан отказывалась говорить на эту тему с воспитателями в приюте, с психологами, отделываясь общими фразами, почёрпнутыми где-то из книжек и фильмов, и подключая воображение. Она отказывалась говорить об этом с Диланом. Отказывалась говорить с собой. Джордан просто запрещала себе думать о случившемся, боясь настолько глубоко погрузиться в эмоции и впустить эту боль к себе в душу, чтобы потом не суметь выбраться из-под груза воспоминаний. Она не позволяла себе проявлять слабость, боясь подчиниться ей и потерять контроль. Потерять себя. Потерять желание жить. Ей не хотелось, чтобы кто-то начал бередить старые, потрескавшиеся раны, покрытые лишь тонюсенькой корочкой, отодрать которую можно одним лишь невовремя вставленным словом.
Джордан не думала, что их с Рэйчел эмоции могут быть схожи. Нет, она догадывалась, что у них есть нечто общее после признания в бассейне, но едва ли та могла понять девочку в полной мере. В случае с Рэйч прошло гораздо больше времени, боль должна была утихнуть по мере взросления и развития мисс Рассел. Возможно когда-нибудь, когда она станет старше, примерно того же возраста, что и Рэйчел, Джордан сможет говорить на эту тему спокойно и размеренно, преисполненная жизненного опыта и философии. 
«Тебе половина и мне половина» Джордан

Улыбнувшись, Кюри достал из ящика сигареты марки Black & Gold , отдаленно, они напоминали ему «вкус» родной Японии. Пачку он не прятал никогда. Зачем? С паркуром девочке было не до курения явно. Даже если Лиана и захочет попробовать – она сможет найти способ и без поисков пачки дома. А в этих – хотя бы хороший табак, без примеси бумаги, да и сам азиат скорее будет первым, кто выберет наиболее качественную продукцию и поднесет зажигалку, чем позволит пробовать в подворотне дешевую бумагу с ароматизатором «под табак».
Черные сигареты с «золотым» фильтром прекрасно сочетались с укоренившимся в музыканте образом аристократа, Темного принца, демона, вампира… Как только не писали о нем на форумах фанаты. Хотя, эту марку он выбрал именно за табак, а не внешний вид упаковки и собственно сигареты. Поставив на подоконник пепельницу, приоткрыл окно, повернувшись к нему спиной и полусев на подоконник. Само действо – поднесение сигареты к губам, неспешное чиркание зажигалкой и  медленная, с наслаждением, затяжка в испольнении Кюри можно было рассматривать как отдельный вид искусства, правда, дым он предусмотрительно выдыхал в окно, так что в кухню доходил уже развеянный  и приятный аромат табака, вызывающий ассоциации с согретой  солнцем землей полей летом.
- Так что? Как подарок? Кевин оценил?
«Тень человека» Дитрих

Последнее время они оба были на взводе. Джейд - по своим неведомым женским причинам, которые Мэд не стал бы ни в жизнь разгадывать, опасаясь за сохранность рабочего состояния своей башки, ну, а ему самому башню сносило с наркоты. Как он снова на нее подсел, медленно и неотвратимо, сейчас ему было невдомек, но мужчина прекрасно соображал, что за беда с ним происходит, с какого хера и что момент был безвозвратно упущен, когда кислота принималась чисто ради развлечения, а не для того, чтобы не подохнуть от всей красочности абстягов, да в окно под них не выйти. Понимал, но все же, каждый раз, когда уже был решим что-то с этим делать и знал, что брать себя в руки когда-нибудь таки придется, Мэдок глотал самую-самую последнюю таблетку, чтобы уже после нее - ну, все-все, совсем завязать и проколотиться с месяцок в ебучей депрессухе. К тому же, он опасался, что девчонка под его плохим самочувствием обязательно запрет его к какому-нибудь костоправу, и мало ему после от копов не покажется - он ведь итак, что ни день, радовал Бриггса своим равнодушием к бесконечному встреванию в самые дурные истории города. Он опасался, что та начнет за него переживать, ведь как-раз отходняк бесследно для нее пройти не мог - можно было попытаться на вахте, но и тут не что-то обстановка была так себе, его то и дело перебрасывали по объектам и провести хоть мгновение наедине со своими мыслями не удавалось, требовалось больше топлива, требовалась скорость и ясность мысли. Где тут завяжешь, в самом-то деле.
«Anything that can go wrong will go wrong» Мэд

Никто не рвется навстречу, не издает экзальтированных воплей, не бросается на шею с требованием оставить автограф на какой-нибудь части тела. Всем глубоко до звезды кто ты, и не нужно прятаться за широкие спины охраны. Люди отдыхают. Люди радуются.
Иногда я думаю, что стоит все же оставить музыкальную карьеру и зажить обычной жизнью, освоить для души какое-нибудь ремесло, например, строгать различные безделицы в сарайчике, жить в свое удовольствие и заниматься растущим и стремительно взрослеющим сыном. Не такая уж плохая перспектива, надо сказать.
Жуя на ходу что-то ужасно вредное и вкусное, шатаюсь между палаток и людей, между лотками со всякой всячиной, рассматриваю, отшучиваюсь и иногда торгуюсь. За время прогулки успел даже прикупить хипповского вида торбу, симпатичный ловец снов для Илая и еще несколько вязанок бус из мелкого речного жемчуга для мамы. Впрочем, я и сам не особо понимаю, на кой черт я все это сгреб. Наверное, поддался очарованию стихийной ярмарки, иначе как объяснить не вяжущуюся с моей внешностью излишне пеструю сумку и ее содержимое.
Протолкавшись к одной из активных сцен, остановился послушать. Нет уж часто доводится постоять в зрительном зале и просто насладиться чужой музыкой. Все чаще чисто на профессиональном уровне подмечаешь мелочи в чужой работе, придираешься, сравниваешь с собой, а чтобы вот так, простым слушателем - редкость.
«Разными дорогами» Донован

Нина. Расплата за любовь.

Лучшая игра недели

Нина, когда ушла Марина из супружеской спальни Климовых, устало позакрывала тетради и книжки, подумала А на кой ляд мне сдалась учеба? Девушка была вымотана сегодняшним днем. Профессора не делают скидку студентам, что как говорит физрук Геннадич «Защищаете честь нашего универа». Завтра с нее спросят по полной, и не важно, что ты устала сегодня, что ночи ты проводишь с мужем отнюдь не плюща мордочкой подушку, а полируя стены, кровати, кресла. Но Климова была не из тех, кто свернул бы с намеченной цели. И чего бы ей это не стоило, закончит учебу. Так хотели ее родители. Егору все равно – с дипломом жена или без. Он дано отвел ей место рядом с собой, называя «вещью», «красивым дополнением к его костюму». А то, что она жена, ну это так – гарантийный талон к печати в паспорте.
В коридоре была слышна возня, голоса, потом удар, но Нина не решилась выглянуть. Часы показывали двенадцатый час. Заставлять мужа себя ждать нельзя. Егора бесило, что она не готова, когда было куча времени на помыться, побриться и лечь. Поэтому девушка умчалась в ванную, чтобы скорее не вовсе оказаться в постели, а не дать лишнего повода Егору на нее порычать или поднять руку.
Как всегда, утро приходит слишком быстро, что думаешь – Я только закрыла глаза. Так и Нина, медленно выползла из-под одеяла, сначала показывая лицо, стараясь понять, откуда звук, потом потягиваясь, села, скидывая с обнаженного тела покрывало. Муж спал на другом конце кровати, перевернувшись на живот, обхватывая ручищами несчастную подушку. Девушка тихонько сползла с кровати, чтобы не разбудить Егора, нажав кнопку на будильнике, крадучись, вышла из комнаты.
- Доброе утро, - зевая, Климова чмокает в щеку Клавдию Макаровну.
- Доброе, Ниночка. Ты какая-то бледная сегодня? – экономка развернула ее к себе и всмотрелась в лицо хозяйки. – Не беременная часом?
- Нееаа, - Нина помотала головой, - устала. Можно я нагло прогуляю две пары. Я жутко хочу спать, - откусила кусок от вчерашней пиццы, Нина навалилась на женщину.
Нина

- Ты понимаешь, что это значит? – настойчиво спрашивала Катя, прижимая холодные ладони к горячему лбу.
Вместе с ней в кабинете находился Каин, предложивший план, как скрыть пропажу выручки из клуба. Никто не должен был знать, что одна из девочек сбежала, прихватив с собой кейс с деньгами, которые Катерина Ивановна приготовила для передачи курьеру из Москвы. И вроде бы, всё прошло гладко, но на душе у неё по-прежнему было неспокойно. С той самой минуты, как в новостях сообщили о взрыве на Новорижском шоссе, она не находила себе места и всё ждала звонка Хозяина. Лазарева была уверена, что тот позвонит сразу же, как только выяснится, что курьер погиб, но прошли сутки, а никакой реакции до сих пор не последовало. Молчание Климова нервировало больше, чем возможные обвинения в воровстве и лжи, которых можно было бы ожидать, и Катя вся извелась, гадая о своей дальнейшей судьбе. В конце концов она не выдержала растущего напряжения и разрыдалась на плече у начальника службы безопасности, упрашивая его позвонить Хозяину. Поняв, что переубедить Катю невозможно, Каин сделал то, о чём  его просили, и сообщил Климову о взрыве машины. Хозяин выслушал, не перебивая, уточнил пару деталей и бросил трубку. Узнав об этом, Катерина Ивановна окончательно потеряла покой. Ей казалось, что Хозяин обо всём догадался и уже готов расправиться с ней и Каином.
- Хозяин нам не поверил. Он всё знает, Каин. Господи, какая же я дура, что согласилась на эту авантюру… и всех подставила…
- Успокойся, Катенька, - проговорил мужчина, обошёл край стола и присел на корточки, взяв её за руку.  – Катя, пожалуйста, посмотри на меня. Послушай: утром приходил компьютерщик, я ему всё объяснил, он сейчас меняет записи с камер наблюдения. И Полкан будет молчать. Я всё предусмотрел, Катя, не сомневайся.
- Господи, Каин, я так хочу тебе верить… - простонала Мамка, прижав ладонь к его лицу. – Но если бы ты знал, как я боюсь.
- Если что-то пойдет не так, клянусь, тебя это не коснётся.
Георгий

Имя персонажа:  Темпл Грейс О’Нил. Смена имени крайне нежелательна по причине того, что оно уже фигурировало в постах и анкете. Фамилия, соответственно, также остаётся неизменной. Однако, если Вы хотите, чтобы Темпл в столь юном возрасте уже была обременённой узами брака, смена фамилии допускается.
Возраст: 19-20 лет. Родилась в 1996 году.
Внешность: Daisy Ridley. Смена нежелательна.
Род деятельности: студентка университета Манхэттен Пейс. По совместительству может подрабатывать также барменшей/официанткой или участвовать в гонках на мотоцикле. Что Вам придёт на ум – то и пишите. Только убедительная просьба: не делайте Темпл сдержанной стажёркой в городском банке или помощником адвоката в суде. Такой род деятельности не будет вязаться с характером девушки.

Описание персонажа
Отношения с персонажем:
любимая младшая сестра, от которой столько же проблем, сколько и от меня.
Описание персонажа:

Ты моя точная копия, хотя порой и вытворяешь то, что даже мне не под силу. В тебе таинственным образом сочетаются сумбурность и ледяное спокойствие, мракобесие и рассудительность, нецензурная брань и пафосные цитаты их любимых книг – всё зависит от того, в каком ты сейчас настроении и сколько бокалов виски сейчас плещутся вместе с эритроцитами в кровеносных сосудах. Ты на удивление прямолинейна и пофигистична; никогда не припомню того, чтобы тебя когда-либо волновало мнение окружающих людей. Ты с детства выделяешься из толпы нетипичным для представительниц прекрасного пола выбором одежды, музыкальными вкусами, развязным поведением, что, впрочем, помогает тебе легко найти общий язык с парнями, так как они принимают тебя за свою. Ты всегда находишься в высоком жизненном тонусе, поэтому бываешь неудержимо активной: если ты хочешь чего-то, то будешь надоедать всем и вся своим неукротимым желанием поскорее воплотить это в реальность. Любишь быть лидером, однако в случае экстренных ситуаций предпочитаешь передать бразды управления в руки другого человека: ответственность – явно не твой конёк. Легко осваиваешься в незнакомой обстановке; в любой, даже самой скучной компании физиков-очкариков ты без труда находишь человека, который сможет поддержать разговор. Из этого следует, что ты плохо переносишь одиночество, размеренный режим, однообразную обстановку, монотонный и требующий мелочной аккуратности труд. Ты чертовски непоседлива, чем иногда докучаешь окружающим людям. Но они, собственно, готовы простить тебе это за твою неуёмную веру в лучшее и хорошее чувство юмора (хотя стоит заметить, что порой твои пошловатые шуточки воспринимаются далеко не всеми). Ты часто переоцениваешь свои возможности: берёшься за трудные задания, даёшь матери обещания, которые едва ли выполнишь и под дулом пистолета, но в конечном итоге терпишь поражение, что, впрочем, нисколько не умаляет твой оптимизм. Бываешь раздражительна в кругу людей, которых, мягко говоря, недолюбливаешь. Несдержанность и импульсивность – твои главные черты, которые делают нас ещё более похожими друг на друга. Часто вступаешь в конфликт, стараясь навязать кому-либо свои взгляды, мнения и идеалы. Фразу “ты же девушка, ты не должна ругаться матом” воспринимаешь с ещё большей ругнёй: на твой взгляд, нецензурная брань выражает твою точку зрения более доступным для окружающих способом.
Никогда не плачешь над мелодрамами и грустными фильмами, не являешься сентиментальной и заботливой, что часто является причиной твоего разрыва с парнями. К слову сказать, ты не стремишься к обязывающим к чему-то отношениям и поэтому никогда не переживаешь по поводу того, что у тебя никого нет. Тебе хорошо и самой. Свою любовь ты даришь собакам, без которых и дня не можешь прожить. Не любишь разговоры о замужестве и в корне пресекаешь любые попытки матери вызвать тебя на подобную откровенность. Свадебная церемония и кричащие дети – не для тебя. Ты часто расстраиваешь родителей своим желанием посвятить жизнь путешествиям и любимому хобби, а не грязным носкам и баночкам с детским питанием. Но стоит лишь взглянуть на то, как ты бегаешь по саду с племянником (а в будущем - и с племянницей), как играешь и заботишься о нём, как все твои заверения катятся ко всем чертям. В глубине души ты любишь детей. И наверняка хочешь иметь сильного и независимого мужчину, с которым можно будет создать семью. В любом случае, подобных вопросов я тебе не задаю, опасаясь очередного скандала и синяка на ноге. Да, ты можешь драться. И стоит лишь вывести тебя из себя, как ты сразу набрасываешься на обидчика с кулаками и беспрестанной бранью. Зачем мне лишний раз рисковать своим здоровьем? Мне ещё детей растить и за старым супругом ухаживать, так что целые руки-ноги мне пригодятся.
Надеюсь, вы поняли, какой я вижу свою сестру. Она должна быть сумасшедшей девушкой, которая умеет веселиться и наслаждаться жизнью сполна. Она должна быть похожей на меня. Ниже привожу выдержку из своей анкеты, чтобы в случае чего вы смогли опираться и на характер Хайди.

Написание биографии полностью предоставляю вм. Особых пожеланий нет, но если вам нужно будет уточнить хронологию каких-либо событий – милости прошу. Но, думаю, кое-что вы сможете почерпнуть и из отрывка моей биографии.

Ваш пост

Личные требования к игроку
Не берите роль на один-два дня. Я хочу, чтобы вы пришли на продолжительный срок в небольшую и сумасшедшую семью. Сравнительно активной игрой, любовью и графическими пряниками обеспечу. Размер постов неважен, главное – то, насколько они логичны и содержательны; я же могу писать посты любого размера и от любого лица (от Хайди пишу от первого), всегда подстраиваясь под того, с кем играю. Как видите, в целом особых пожеланий нет. Приходите, играйте, сходите с ума и влюбляйтесь в этот замечательный форум. С нетерпением жду вас^^

Связь с вами
Гостевая. В случае, если меня там не окажется, регистрируйтесь под именем Темпл О'Нил и стучите в ЛС.